Эскадра, обошед Маритимо, пошла на фордевинд. Шлюп «Шпицберген», упав под ветры, не успел обойти западного мыса Сицилии и в прошедшую ночь отстал от эскадры. Погода установилась прекрасная, тихий попутный ветер не переменялся, и мы неприметно переходили 200 или 300 верст в сутки. Когда ветер несколько усиливался, адмирал, не задерживая плавания вперед, делал различные маневры. Движение флота для глаз человека, видящего оное в первый раз, суть совершенное очарование. Когда корабль стоит на якоре, то кажется тяжелой неподвижной громадой; но лишь появится на нем один парус, он переменяет вид свой, идет; прибавляется другой, третий, распускаются все паруса, и он бежит, летит подобно живому существу. Движения его при нападении и защищении, когда из беспорядка в несколько минут флот строится в колонны, переходит из ордера в ордер, смыкается, распространяется, поражает сопротивника своего ужасным громом орудий, представляет зрелище поразительное, грозное и величественное. Корабль уподобить можно одушевленному телу, которое то летит, то уменьшает бег свой, и всегда с такой точностью и благоразумием обращается во все стороны, что сие огромное и сложное здание кажется быть разумным животным. Весьма вероятно, что Петр Великий, взирая в первый раз на эволюции большого английского флота, в восторге удивления сказал: «Если б я не был русским царем, то желал бы быть адмиралом».
30 сентября, продолжая благополучное плавание, пройдя Сардинию, адмирал, призвав капитана нашего к себе на корабль, приказал ему идти в Гибралтар за лоцманами до Копенгагена и для узнания положения нашего с англичанами. 4 октября, ночью, встретились мы с английским фрегатом «Юралием», блокировавшим Карфагену. Он почел нас за испанцев и был готов напасть на нас; но как мы успели прежде его подойти к нему под корму, и, также будучи готовы к бою, спросили в одно слово, какой нации фрегат! друг или недруг! то капитаны наши успели в сие время хорошенько осмотреться. Спускаясь под корму английского фрегата, мы проходили его так близко, что задели его и сломали у себя бом-утлегарь. Английский лейтенант приезжал к нам за новостями и с новостями. Ни те, ни другие не очень были приятны. 4 октября пришли мы в Гибралтар.
Лишь положили якорь, тотчас приступили к исправлению некоторых повреждений. Ванты, которые довольно ослабли, были вытянуты; паруса починили. Сии попечения капитана были не бесполезны; они предупредили многие беды, встретившие нас в западном океане. В большом числе приключений, коим море служит позорищем, весьма мало находится таких, кои можно было бы почесть подлинно неизбежными. Если корабль, выходя из порта, снабжен и исправлен всем нужным, то нет причины опасаться свирепства стихий. В противном же случае сомнительное положение корабля лишает бодрости капитана и, несмотря на все искусство и старание его, корабль гибнет и от малого повреждения или недостатка.
На другой день с тремя товарищами я съехал на берег с тем намерением, чтобы взойти на вершину Гибралтарской скалы; посмотреть, не виден ли наш флот, и полюбоваться отдаленными видами. Мы зашли в город только на минуту, чтобы нанять лошаков и купить несколько листов английских газет, которые теперь одни говорят правду и, не боясь, бранят Наполеона. Губернаторский сад с того времени, как я его не видал, очень распространен и украшен, виноград принялся и, кажется, деревья также примутся; однако ж кроме индийских фиг не было ни одного с плодом. Путешествие наше было неудачно: около полудня поднялся ветер, пошел дождь, и гора покрылась густым туманом. Изредка, когда солнце проглядывало между бегущих туч, показывались вершины испанских и африканских гор. Мы дошли, однако ж, до пещеры Св. Михаила; товарищи мои с факелами спустились в нее, я остался под навесом скалы. Под ногами моими, на необозримое пространство, океан покрыт был белыми волнами, восточный ветер с такой силой вырывался с вершины горы, что гнал по скату ее густые облака до самой поверхности моря, так что фрегат наш казался мне плавающим в тучах. Товарищи мои, вышед из пещеры, непременно хотели достигнуть вершины, я, боясь простудить еще не закрывшиеся мои раны, остался дожидать их в гроте; но они скоро воротились назад. Порывом ветра свалило с ног одного лошака, прочие заупрямились, не хотели идти вперед и с охотой пошли назад. Подъезжая к саду, перемена в теплоте воздуха сделалась очень чувствительна. Чрез несколько минут мы перенеслись из холодного в умеренный климат; а в городе даже было жарко.
Здесь получили мы достоверное известие о взятии англичанами Копенгагена и о движениях французских войск, не предвещавших никакого спокойствия. Друзья тишины обманулись обещаниями Наполеона. Под видом восстановления спокойствия на морях, не имея ни одной лодки на море, император французов, по-видимому, стремился покорить всю твердую землю. Большая армия собиралась в то время в Байонне; другая, будто бы для лишения англичан выгод торговли португальской, заняла уже Мадрид. Английская министерская газета предвещала тогда, что для Европы готовится важное событие, долженствующее открыть глаза всем царствующим монархам. В то же время как Наполеон замышлял уничтожить испанскую монархию, 20 старых датских кораблей были камнем преткновения британского министерства. Английский флот без объявления войны вошел нечаянно в Зунд, напал и сжег Копенгаген.
Сия односторонняя политика была причиной неудовольствия не только их союзников, но даже всех праводушных англичан. Мы здесь стороной узнали, что император наш первый изъявил свое неудовольствие; но французский «Монитер»?? говорит, что война между Россией и Англией неизбежна. Хотя мы и могли надеяться, что война для сбережения столь важной части нашей морской силы не будет объявлена прежде весны, но пропустят ли нас англичане в Россию и захотят ли уважить флаг верных и всегдашних своих союзников, судя по прежним неискренним поступкам, весьма было сомнительно. Сия новость крайне нас опечалила, и в сем положении дел, в столь позднее время года, когда оставалось не более четырех недель до закрытия навигации в Балтийском море, мы почти не могли иметь надежды возвратиться в отечество.
Плавание Атлантическим океаном. – ШтормКапитан наш был принят комендантом Гибралтара очень вежливо, однако ж под благовидным предлогом лоцманов не получили. Съестных припасов также мало могли достать, и то за высокую цену. В крепости, получающей хлеб свой из России, картофель и солонину из Америки, сарочинское пшено из Китая, уголья из Англии, воду и овощи из Африки, такая дороговизна неудивительна. 5 октября в 8 часов ночи в проливе показалась прекрасно освещенная плывущая улица. Это был наш флот. На адмиральском корабле сделан сигнал показать свои места, и когда, в свою очередь, мы зажгли Фальшфейер[90], нам приказано держаться соединенно, а ежели на якоре, то сняться с оного. Небо было пасмурно, ночь оттого была очень темна. Восточный ветер в проливе был довольно свеж, а у Гибралтара, где мы стояли, совсем тихо; вверху же ветер дул с разных сторон, так что когда мы снялись с якоря и шли на фордевинд, вдруг все паруса положило на мачты, фрегат, от прибоя волн не могши поворотить против ветра, принужден оборотиться по ветру и в сем движении так приблизился к берегу, что гром волн, разбиваемых на подводных каменьях, привел нас в трепет: бросить якорь на каменистом дне было бы бесполезно, и если б, к счастью, ветер вдруг не затишил, и мы в сие время не успели бы гребными судами отбуксироваться от берега, то неминуемо брошены были бы на берег. В продолжение четырех часов, имея то попутный, то противный, то сильный, то тихий ветер, как в очарованной черте вертясь на одной месте, наконец, вырвались мы из-под скалы, вышли в пролив, легли в дрейф, с большим трудом подняли шлюпки и, поставив все паруса, пустились догонять эскадру. На рассвете с оной соединились.
