Жаворонков с облегчением вздохнул: он всегда любил ясность, какой бы она ни была.
15
В приемной Сталина адмирал Кузнецов и генерал Жаворонков застали раньше них приехавшего в Кремль командующего Военно-Воздушными Силами Красной Армии генерала Жигарева. Он был подавлен и взволнован - понимал, что разговор предстоит не из легких. Об этом можно было догадаться и по лицу помощника Сталина Поскребышева. Александр Николаевич хмурился и изредка бросал сочувственные взгляды на военных.
В углу приемной, в высоком футляре на массивной подставке, вдруг зашелестели часы и ударили мелодичным звоном.
- Заходите, товарищи, - сумрачно сказал Поскребышев.
...Сталин прохаживался по кабинету и выслушивал доклад наркома авиационной промышленности Шахурина Алексея Ивановича о ходе производства самолетов, авиамоторов и о перемещении на восток подведомственных ему заводов. Когда Кузнецов, Жигарев и Жаворонков вошли в кабинет, Сталин холодно поздоровался с ними за руку и пригласил сесть за рабочий стол рядом с Шахуриным. Жаворонков приготовился докладывать Верховному первым, как руководитель налетов советских бомбардировщиков на Берлин, но Сталин обратился к командующему ВВС:
- Объясните нам, товарищ Жигарев, почему вы послали генералу Жаворонкову только пятнадцать самолетов, а не двадцать, как вам было приказано? Почему у вашей авиагруппы оказались моторы не способными нести полную бомбовую нагрузку? Почему не потребовали у товарища Шахурина дать для их замены новые двигатели? - И Сталин обратился к Алексею Ивановичу: Товарищ Шахурин, вы снабжаете дальнюю бомбардировочную авиацию новыми двигателями?
- И новыми двигателями для замены старых, товарищ Сталин, и новыми самолетами в целом... Согласно графику, о чем ежедневно вам докладываю.
- Так как же понимать вас, товарищ Жигарев? - Сталин остановился против командующего ВВС и с грозной укоризной смотрел ему в лицо.
Жигарев мог оправдаться тем, что приказ о создании армейской авиагруппы поступил внезапно, а сроки его выполнения были крохотными; армейская дальняя бомбардировочная авиация понесла большие потери, а требования командующих фронтами о бомбовых ударах в дальних тылах противника по стратегическим целям возрастают с каждым днем. Но оправдываться не стал, а признал вину - свою личную, своего штаба и технических служб...
Доклад генерал-лейтенанта Жаворонкова вылился в подробный рассказ об условиях, в которых производятся налеты на Берлин с аэродромов Когул и Аста. Жаворонков говорил о их малой пригодности, изношенности самолетных двигателей, плохих погодных условиях, о мощности противовоздушной обороны германской столицы. Рассказал о боевых потерях и о героизме летных экипажей... Особо остановился на неудаче с ФАБ-1000.
Сталин слушал внимательно и, прохаживаясь по ковру вдоль стола, дымил трубкой. Иногда, останавливаясь, задавал вопросы. Было заметно, что гнев его постепенно угасал. И когда нарком Военно-Морского Флота адмирал Кузнецов попросил у него разрешения оставить Жаворонкова в Москве для исполнения своих прямых обязанностей командующего военно-воздушными силами Военно-Морского Флота, ибо оперативная обстановка обострилась не только на Севере, но и на Юге, а также требовалась повышенная боевая готовность на Дальнем Востоке, Сталин согласился с этим. Командование особой морской и армейской авиагруппой на Моонзунде решили возложить на командира 1-го минно-торпедного авиационного полка полковника Преображенского.
Наступила пауза. Шахурин переглянулся с Кузнецовым - пора, мол, и честь знать. Но Сталин по-прежнему молча прохаживался по кабинету, над чем-то размышляя. Вдруг остановившись, он повернулся лицом к столу, вынул изо рта трубку и взмахнул ею перед своим лицом. Тут же заговорил:
- Мы имели возможность бомбить Берлин с первых дней войны. Но мы помнили, что Берлин - крупный столичный город с большим количеством трудящегося населения, в Берлине много иностранных посольств и миссий. И трудно было гарантировать, что наши бомбы, предназначенные для военных объектов, не упадут и на жилые кварталы. - Сталин вновь пососал трубку, выдохнул облако ароматного дыма и продолжил: - Мы полагали, что фашисты в свою очередь будут воздерживаться от бомбежки нашей столицы Москвы. Но, оказалось, для извергов законы не писаны. Они бомбят Москву. Жертвами их налетов являются не военные объекты, а жилые здания, больницы, поликлиники. Разбомбили три детских сада, театр имени Вахтангова, одно из зданий Академии наук... Разве можно было оставить безнаказанными эти зверские налеты немецкой авиации на Москву? А что они сделали с Минском, Смоленском, Киевом?.. На бомбежки нашего мирного населения мы будем отвечать систематическими налетами на военные и промышленные объекты Берлина и других городов Германии.
Сталин умолк, перевел взгляд на Шахурина, и в этом взгляде, чуть прищуренном, затеплилась доброжелательность. Он сделал несколько шагов по кабинету - туда и обратно - и вновь остановился против Шахурина. Указав на него трубкой, сказал:
- Вот учитесь у нашего наркома авиационной промышленности. У него все как на ладони. Правительство потребовало от товарища Шахурина, не взирая ни на какие трудности, срочно дать мощные четырехмоторные бомбардировщики Пе-8 для сформирования новой дивизии. - Сталин перевел построжавший взгляд на генерала Жигарева: - Товарищ Жигарев, как командующий нашими Военно-Воздушными Силами, сформировал из полученных самолетов... какой номер дивизии?
- Восемьдесят первый, товарищ Сталин, - ответил Жигарев. - Ее командиром назначен Герой Советского Союза Водопьянов.
- Это мы знаем! - Сталин вновь зашагал по кабинету. - Товарищ Водопьянов должен со своей новой дивизией держать под личной "опекой" Берлин, да так, чтоб Гитлера бросало от нее в жар и в холод... Но это не значит, что удары по фашистской столице с Моонзундских островов должны прекратиться... Товарищ Жаворонков по-прежнему отвечает за действия особой авиагруппы полковника Преображенского.
- Есть отвечать, товарищ Сталин!
Так уж устроен человек: если отдал он частицу своей жизни какому-то важному делу, оно, это дело, продолжает оставаться в его мыслях и сердце, сливаясь с новыми заботами, которыми не обделяет текучая повседневность, особенно военачальника, в тяжкую годину войны. Чем бы ни занимался Семен Федорович Жаворонков, руководя действиями военно-морской авиации, а мысль постоянно возвращала его на Балтику, к острову Эзель. Полковник Преображенский каждый день доносил радиограммами о продолжавшихся бомбардировках Берлина, о постоянных налетах "юнкерсов" на аэродромы Когул и Аста, о потерях в личном составе и технике. Жаворонков, готовя оперативные сводки для наркома Военно-Морского Флота о действиях на фронтах военно-морской авиации, особое место уделял в них сведениям, полученным от Преображенского.
