Заменять дивизию Новикова было сложнее: в первом секторе, на правом фланге, очень специфическая местность — балаклавские горные кручи, к которым хорошо приспособился, крепко в них врос полк пограничников. Поэтому решили взять из второго сектора дивизию И. А. Ласкина.
Иван Андреевич был вызван на КП армии еще до того, как наступило новогоднее утро. Вернувшийся с передовой командарм, поблагодарив Ласкина за стойкую оборону ялтинского направления, устно отдал приказ: в ночь на 2 января передать занимаемые позиции частям полковника Скутельника и скрытно вывести дивизию к Инкерману. А затем во взаимодействии с другими нашими войсками завершить разгром противника на Мекензиевых горах.
Петров отметил на карте Ласкина участок Бельбекской долины, еще занятый немцами, выход на который становился ближайшей задачей дивизии. И пообещал:
— Через два-три дня обязательно у вас побываю!
Я уже достаточно знал полковника Ласкина, но, присутствуя при этом, невольно им любовался. Радостно, когда командир, получая новую, в данном случае совершенно неожиданную, боевую задачу, весь загорается ею.
Глядя на него, ощущаешь, как он мгновенно подчиняет ее выполнению все свои внутренние силы, волю, ум.
Чтобы сразу решить, какая артиллерия будет поддерживать Ласкина, командарм пригласил Николая Кирьяковича Рыжи. Было также решено, что 172-я дивизия, все еще имевшая только два стрелковых полка, временно возьмет с собой на новое направление приданный ей в ноябре 31-й Пугачевский полк чапаевцев.
Освобождение Керчи и Феодосии резко меняло обстановку в Крыму. Все мы видели в этом начало полного и, казалось, скорого очищения полуострова от фашистских захватчиков.
Да и само немецкое командование, как теперь известно, довольно пессимистически оценивало ситуацию, в которой оказались его войска б Крыму. "Судьба 11-й армии висела на волоске", — писал впоследствии Манштейн. Он опасался, что советские войска, наступающие с Керченского полуострова, быстро отрежут его армию от перешейка. Да так оно и должно было быть.
Но все это происходило на том этапе войны, когда нашим военачальникам и штабам, в том числе и фронтового масштаба, еще не хватало опыта крупных наступательных операций. Глядя на минувшее с высоты нынешнего дня, видишь и упускавшиеся возможности, и то, как иной раз желаемое принималось за совершившийся факт…
Впрочем, и тогда, в начале января сорок второго года, севастопольцев удивляло, почему после блестящего успеха смелой десантной операции, имея перед собой, особенно на первых порах, относительно немного войск противника, армии Кавказского фронта вдруг задержались у Владиславовки и Коктебеля.
В то же время чувствовалось, что в штабе фронта представляют в слишком уж радужном свете положение севастопольского плацдарма после отражения декабрьского штурма. Из донесений воздушной разведки, отмечавшей передвижение немецких войск в сторону Керчи, или по каким-то еще данным делались поспешные выводы, будто из-под Севастополя отходят основные силы штурмовавшей его неприятельской группировки. И от нас стали требовать решительного наступления на всем фронте СОР.
Признаться, я был тогда рад, что мы подчинены фронтовому начальству все-таки не непосредственно, а через командование Севастопольского оборонительного района. Ему и досталась нелегкая миссия объяснять штабу фронта наши реальные возможности.
Приморская армия, доносил на Кавказ командующий СОР Ф. С. Октябрьский, понесла в декабрьских боях тяжелые потери и в данный момент перейти в решительное наступление не может, "В 79-й стрелковой бригаде, — уточнял он, осталось около 1200 бойцов, а в 345-й стрелковой дивизии — до 2 тысяч…"
40-ю кавдивизию мы вывели из боев в составе 540 человек. В 8-й бригаде морской пехоты не насчитывалось и этого, и вопрос мог стоять не о доукомплектовании ее, а лишь о формировании заново. В двух наших танковых батальонах имелось семь исправных машин. Вдобавок опять стало туго с боеприпасами: почти все доставленные за последнее время снаряды армия израсходовала, отражая двухнедельный штурм.
Прошло некоторое время, прежде чем было наконец признано и подтверждено: основной задачей приморцев остается пока оборона главной базы Черноморского флота. Вместе с тем надлежало готовиться к последующему наступлению, к участию вместе с армиями Кавказского фронта в освобождении Крыма.
Должен сказать, что и в те дни, когда фронт требовал от приморцев невыполнимого, а командование СОР старалось доказать это фронту, мы вели прежде всего на северном направлении — наступательные действия, стремясь вернуть, где можно, рубежи, с которых враг оттеснил нас в декабре. Но восстановить севастопольский плацдарм в прежних границах сил не хватало.
Дивизии Капитохина и Ласкина достигли Бельбека, а местами пересекли долину, проложенную мелкой, но бурливой в зимнее время рекой, закрепившись на некоторых высотах ее правого, северного, берега.
Позиции на Бельбеке вообще-то неплохи. В этом я лишний раз убедился, побывав на "новоселье" у полковника Ласкина. Обрывистый южный склон долины представлял выгодный естественный рубеж. Редко где под Севастополем имели такой, как отсюда, обзор артиллерийские наблюдатели. И отрадно было сознавать, что все-таки это Бельбек. А станция Мекензиевы Горы, где меньше недели назад сидели гитлеровцы, — позади, опять у нас в тылу, на таком же примерно расстоянии от сегодняшнего переднего края, как от нее до бухты.
Но у немцев оставались Мамашай, Аранчи, гора Азиз-Оба… Селение Бельбек, раскинувшееся посреди долины, оказалось в ничейной полосе. Ласкин рассказал, что там живут в подвалах несколько стариков и красноармейцы из боевого охранения, заходя в селение ночью, делятся с ними харчем и табаком.
На правом фланге фронт Севастопольской обороны проходил почти как прежде. В центральной части обвода он тоже сдвинулся ненамного, продолжая опираться на главный рубеж. А здесь, на северном фасе, стал на шесть-семь километров ближе к городу, чем было до 17 декабря. И хочешь не хочешь, приходилось на какое-то время — так тогда думалось — принять это как неприятный, но непреложный факт.
Шок, хвативший гитлеровцев под Новый год, когда они надорвались в своей последней, отчаянной попытке пробиться к бухте и заметно дрогнули, прошел. Перейдя к обороне, противник интенсивно вел инженерные работы, ставил минные и проволочные заграждения, строил доты. С иллюзиями насчет того, будто немцы теперь сами уберутся из-под Севастополя, оставив лишь небольшие заслоны (греха таить нечего — так думали в определенный момент не только некоторые товарищи на Кавказе, но и кое-кто у нас), пора было расстаться.
