Постскриптум Шарля Гюго:
"До скорого свидания, тысячу раз дорогой отец. Поблагодари добрую г-жу Друэ за ее слезы. Она так любила нашего Жоржа! Обнимаю ее и тебя..."
Шарль пытался уговорить своего брата приехать к нему в Париж. Жить там было так приятно.
Шарль Гюго - Франсуа Виктору, 10 мая 1868 года:
"Почти каждый день мы обедаем в гостях... Вчера у нас обедала г-жа д'Онэ со своей прелестной дочерью. Как нам было бы хорошо в Париже, если бы ты захотел сюда приехать! Все это твердят в один голос. Тебя не понимают. Твой стоицизм и твоя совестливость удивляют всех. У нас был бы в Париже самый большой и самый интересный салон. Подумай об этом. Тратя в Париже не больше, чем в Брюсселе, мы можем вести здесь вполне достойную и очень приятную жизнь. Кроме того, мы будем в центре и за короткое время сможем создать себе положение в литературном мире. Я в этом убежден. Что касается отца, то, я думаю, он только выиграет в общественном мнении и в мнении отдельных лиц, если у него появится постоянная связь с Парижем, раз там поселится его семья. Наш салон будет представлять его утес. Но пока ты будешь повторять: "Останется один - клянусь, я буду им!" - это невозможно.
Хочешь, я сообщу тебе новости о Бонапарте? Я видел его несколько раз на Елисейских Полях и в Булонском лесу. Он обрюзг и постарел. Его мертвенно-бледная физиономия изборождена морщинами, взгляд по-прежнему безжизненный. Усы сероватые. А все-таки он выглядит неплохо, увы! Негодяй, как видно, здоров. Он всегда в экипаже. Его очень мало приветствуют. Никаких восторженных криков. Но, в общем, он царствует.
Париж прекрасен. Новые кварталы великолепны. Теперь строят действительно превосходные дома, в разных стилях. Множатся скверы, сады, аллеи, фонтаны. Неслыханная роскошь во всем! Экипажи, лошади и красивые женщины - непрестанный праздник для глаз".
Но Франсуа-Виктор хотел быть верным изгнанию, и Шарль, с легкой иронией, вздыхал: "До тех пор покаты будешь таким, ничего не поделать!" Он жаловался на отца.
16 июня 1868 года:
"От отца все еще ничего нет. Он не послал нам ни одного су с тех пор, как мы здесь, и мы жили на фонд Мериса... Мама посылает для Адели сто франков, которые я вложу в это письмо..."
26 июня 1868 года:
"Мама хотела бы знать, послал ли в апреле отец триста франков Адели, на ее летние туалеты. Если не послал, то попроси его, чтобы он это сделал. Настаивай. Мама из-за этого тревожится!.. Напиши нам, как обстоит дело..."
Но приближалось лето, а вместе с ним те дни, когда вся семья собиралась в Брюсселе. Госпожа Гюго радовалась свиданию с мужем:
"Что до меня, то, как только ты явишься, я ухвачусь за тебя, не спрашивая твоего разрешения. Я буду такой кроткой и такой милой, что у тебя не хватит духа снова меня покинуть. Конец, о котором я мечтаю, это умереть у тебя на руках". На пороге смерти она цеплялась за эту силу, так часто ее ужасавшую.
Ее желание исполнилось. 24 августа 1868 года она совершила прогулку в коляске со своим мужем; он был с ней ласков и нежен, она очень весела. На следующий день, около трех часов пополудни, у нее случился апоплексический удар. Свистящее дыхание. Спазмы, паралич половины тела.
Записная книжка Виктора Гюго, 27 августа 1868 года:
Умерла сегодня утром, в 6 часов 30 мин. Я закрыл ей глаза. Увы! Бог примет эту нежную и благородную душу. Я возвращаю ее ему. Да будет она благословенна! По ее желанию мы перевезем гроб в Вилькье и похороним ее возле нашей милой дочери. Я провожу ее до границы..."
Вакери и Мерис в тот же день приехали из Парижа, чтобы присутствовать при положении во гроб. Доктор Эмиль Алике открыл ей лицо.
"Я взял цветы, которые там были, окружил ими ее голову. Положил вокруг головы венчик из белых ромашек так, что лицо осталось открытым; затем я разбросал цветы по всему телу и наполнил ими весь гроб. Потом я поцеловал ее в лоб, тихо сказал ей: "Будь благословенна!" - и остался стоять на коленях возле нее. Подошел Шарль, потом Виктор. Они, плача, поцеловали ее и встали позади меня. Поль Мерис, Вакери и Алике плакали... Они наклонились над гробом один за другим и поцеловали ее. В пять часов свинцовый гроб запаяли и привинтили крышку дубового гроба. Прежде чем на дубовый гроб положили крышку, я маленьким ключом, который был у меня в кармане, нацарапал на свинце над ее головой: V.H. Когда гроб закрыли, я поцеловал его... Перед отъездом я надел черную одежду, буду теперь всегда носить черное..."
Виктор Гюго проводил гроб до французской границы. Вакери, Мерис и доктор Алике поехали в Вилькье. Поэт и его сыновья провели ночь в Кьеврене.
29 августа 1868 года:
"В моей комнате лежало иллюстрированное икание "Отверженных". Я написал на книге мое имя и дату - на память моему хозяину. Сегодня утром в половине десятого мы выехали в Брюссель. Прибыли туда в полдень..."
30 августа:
"Предложение Лакруа относительно моих незаконченных произведений. Что ж делать! Надо снова браться за работу..."
Госпожу Гюго сфотографировали на смертном одре, в трагическом убранстве покойницы. На единственном увеличенном отпечатке последнего ее портрета Виктор Гюго написал:
"Дорогая покойница, которой я простил..."
Первого сентября он получил известие о похоронах. Поль Мерис сказал прекрасную речь в Вилькье. Гюго приказал выгравировать на могильной плите:
АДЕЛЬ
ЖЕНА ВИКТОРА ГЮГО
Вскрыли завещание.
Виктор Гюго - Огюсту Вакери, 23 декабря 1868 года:
"Дорогой Огюст, в приписке к завещанию моей жены сказано: "Я дарю Огюсту мой лаковый пюпитр и все вещицы, находящиеся у меня на письменном столе. Кроме того, я дарю ему старинный кошелек для раздачи милостыни, который мне достался от г-жи Дорваль, - он висит над портретом моей Дидины, написанным мною. Госпоже Мерис завещаю подаренный мне Огюстом серебряный браслет, который я ношу постоянно". Приписка датирована 21 февраля 1862 года. После этого моя жена уехала в Гернси. Вещицы, которые были у нее на столе (в 1862 г.), исчезли. Но пюпитр и кошелек хранятся у меня, и вы можете взять их, когда захотите. Она увезла серебряный браслет в Париж, где ее в последнее время часто обкрадывали. Мы искали браслет. Пока еще не могли найти..."
Браслет не могли найти, потому что вторая Адель, покидая Гернси, увезла его вместе с несколькими другими принадлежавшими ей самой драгоценностями.
Адель, жена Виктора Гюго... Что было в этих словах? Гордость? Желание вновь завладеть, хотя бы после смерти, той, которая однажды отстранилась от него при жизни? Или дань уважения к ее верной дружбе? Жюльетта истолковала надпись именно в таком смысле. Она не только не пыталась заставить вдовца жениться на себе; но поддерживала культ умершей Адели.
