Не успѣлъ Костромитиновъ сѣсть, какъ одинъ за другимъ стали просить у меня слова и задавать вопросы гласные, изъ разряда лицъ хозяйственныхъ и серьезно-дѣловыхъ. Я сидѣлъ и терпѣливо ждалъ, предвкушая близкій конецъ этому „страшному” вопросу. Георгій Николаевичъ, припертый къ стѣнѣ, началъ отдѣлываться путаными поясненіями. Какъ умный человѣкъ онъ понялъ, что надо изъ создавшагося глупо-обиднаго для него положенія съ честью выйти, но было поздно. Его предложеніе сдать докладъ въ особую комиссію провалилось. Собраніе потребовало неотлагательной баллотировки по существу. Подчиняясь волѣ Собранія, я поставилъ возбужденный Костромитинозьшъ вопросъ на голоса. За принятіе доклада изъ всего Собранія всталъ лишь самъ Георгій Николаевичъ, озлобленный и красный, Протопоповъ и Племянниковъ... Часъ былъ поздній — всѣ отъ духоты окончательно изнемогали... Я предложилъ заслушать доклады мелкой земской единицы и др. Собраніе взмолилось и постановило все, какъ не относящееся до земской смѣты, отложить до слѣдующаго Собранія.
Награжденъ я былъ дружными апплодисментами. Подобнымъ же знакомъ вниманія мои земляки баловали меня и въ послѣдующихъ моихъ выступленіяхъ въ качествѣ предсѣдателя. Свой первый экзаменъ я сдалъ благополучно, несмотря ни на что. Но наши крайніе элементы, вродѣ Костромитинова и др., возненавидѣли меня куда яростнѣе, чѣмъ моего предшественника. Про Клафтона и говорить нечего.
66
По окончаніи Собранія я былъ приглашенъ ставропольцами на прощальные проводы, которые состоялись въ помѣщеніи Ставропольскаго Уѣзднаго Съѣзда и носили удивительно теплый и задушевно-дружескій характеръ.
Вспоминая чередовавшіяся въ моей жизни событія, я лишь мысленно могу себѣ возстанавливать образы людей, встрѣтившихся на моемъ житейскомъ пути. Все безжалостно изъято чудовищной стихіей изъ долгими годами накопленной сокровищницы моего драгоцѣннаго семейнаго и служебнаго архива.
Среди разнаго фотографическаго матеріала, хранившагося въ моей библіотекѣ, имѣлась, между прочимъ, цѣлая серія цѣннѣйшихъ для насъ съ женой объемистыхъ альбомовъ въ великолѣпныхъ шагреневыхъ переплетахъ съ надписями золотыми тиснеными буквами: „А. К. и А. Н. Наумовымъ — въ знакъ признательности на память отъ служащихъ”. На каждомъ изъ четырехъ альбомовъ обозначалось наименованіе того имѣнія, отъ котораго эти служащіе намъ его подносили.
Наряду съ ними, въ особой, солидной, тоже объемистой, красно-шагреневой папкѣ, хранилось до 40 большихъ фотографій — снимковъ съ фасада и внутреннихъ помѣщеній нашего самарскаго дома. Какъ описать всю ту красоту линій, всю гармоничность пропорцій, которыя выявилъ на дѣлѣ съ огромнымъ художественнымъ чутьемъ талантливый архитекторъ — милѣйшій мой другъ Александръ Александровичъ Щербачевъ! Главный секретъ красоты заключался въ томъ, что, вопреки всяческимъ запугиваніямъ и отговариваніямъ, весь передній фасадъ дома былъ выложенъ изъ жигулевскаго камня, нѣкоторыя же части его, какъ напримѣръ, колонны на парадномъ подъѣздѣ, высѣкались изъ цѣльныхъ колоссальнѣйшихъ глыбъ. Изъ того же самаго камня, изъ котораго сложенъ былъ весь фасадъ, я велѣлъ сдѣлать большой, въ ростъ человѣка, каминъ для своего кабинета, отшлифовавъ его такъ же, какъ обычно это дѣлалось для выдѣлки мрамора. Получилось нѣчто исключительно красивое и импозантное, напоминавшее цѣннѣйшій матеріалъ далекой Италіи.
Домъ нашъ обращалъ на себя всеобщее вниманіе, имъ, бывало, постоянно любовались пассажиры съ проходившихъ мимо него пароходовъ, а городскіе извозчики неизмѣнно подвозили заѣзжую публику къ нему и показывали его, как свою городскую гордость, выпрашивая отъ своихъ сѣдоковъ лишнія чаевыя.
Многое этотъ домъ перенесъ со временъ революціоннаго 1917 года: немало перемѣнилъ онъ разныхъ хозяевъ и временныхъ обитателей, включая разные „ревкомы” и т. п. Но никто, надо думать, еще не стеръ того изображенія „Наумовскаго” герба, въ видѣ щита съ оленемъ и тремя стрѣлами, которое красуется вѣроятно и понынѣ на самой вышкѣ фасада, въ центрѣ верхней каменной балюстрады, и которое самъ первоначальный его хозяинъ собственноручно высѣкалъ изъ жигулевскаго „мрамора” при постройкѣ дома.
Купленное мною мѣсто равнялось 600 кв. саж. Большая часть отведена была подъ господскій домъ. На остальномъ участкѣ, вдоль всей задней границы, было выстроено двухэтажное каменное зданіе, въ которомъ размѣщены были разныя службы; квартиры для завѣдывающаго домомъ, кучера и др. Особое помѣщеніе для собственной электрической станціи (городского электричества въ то время еще не существовало), затѣмъ тамъ же находились: образцово оборудованная прачешная съ сушильней, каретникъ съ шестью стойлами, коровникъ, сѣновалъ, курятникъ и погребъ съ обширнымъ ледникомъ.
Между домомъ, который вдавался во дворъ въ видѣ „глаголя” съ боковымъ проѣздомъ на улицу, и упомянутымъ зданіемъ для службъ, имѣлся небольшой, но совершенно достаточный для хояйственнаго обихода дворъ, отдѣленный красивой рѣшеткой отъ небольшого садика съ центральнымъ фонтаномъ. Въ садикѣ были разбиты клумбы съ розами и другими цвѣтами; посажены были кустарники и серебристыя пихточки, а вдоль дворовой рѣшетки, обвитой дикимъ виноградомъ, разсажены были высокіе японскіе клены. Выходъ въ этотъ палисадникъ былъ съ обширной, открытой, каменной террасы, со ступеньками на садовую дорожку.
Главный домъ состоялъ изъ двухъ этажей и третьяго, подвальнаго, в которомъ помѣщались людскія кухня и столовая, и нѣсколько комнатъ для разныхъ служащихъ, винный подвалъ, особое отдѣленіе для центральной топки (водяного-духового), склада дровъ, и наконецъ, вдоль всего уличнаго фасада, подъ домомъ была огромнѣйшая, сажень въ 8 длиной и 4 шириной, подвальная зала — высокая, съ толстыми колоннами подъ готическими сводами, свѣтлая и оказавшаяся совершенно сухою. Было гдѣ хозяйкѣ развернуться со всѣми ея полученными въ приданое безчисленными сундуками и не малымъ благопріобрѣтеннымъ домашнимъ скарбомъ!..
Передній фасадъ главнаго дома отстоялъ отъ улицы приблизительно сажени на полторы, отдѣляясь отъ нея массивной, красиваго рисунка, металлической рѣшеткой, и лишь парадный подъѣздъ, съ его цѣльными колоннами, величественно выступалъ непосредственно на Дворянскую улицу.
Изъ первыхъ дверей параднаго подъѣзда сначала былъ входъ въ небольшія квадратныя сѣни, устроенныя въ видѣ куполобразнаго фонаря съ четырьмя одинаковыми по всѣмъ сторонамъ массивными дверьми, верхняя половина которыхъ состояла изъ граненыхъ стеклянныхъ квадратовъ, вдѣланныхъ въ гонкій деревянный переплетъ, такъ что, когда вечеромъ зажигался внутри этого небольшого помѣщенія подъ куполомъ сильный электрическій свѣтъ, то весь подъѣздъ блисталъ, какъ искрящійся алмазами фонарь.
