* * *
Незадолго до Октябрьского праздника бойцы нашего полка принимали военную присягу. Едва закончилось это торжество, как за решетчатым забором, окаймляющим двор Литературного института, послышался лязг гусениц. К площади Пушкина двигались танки. Прямо с фронта пришли они на ночную тренировку перед парадом. Несколько ночей подряд ходил на такую же тренировку и сводный полк нашей бригады под командованием майора Иванова.
Мы не знали точно, состоится ли парад. Дело в том, что воздушные налеты на Москву участились. Отдельные самолеты противника прорывались к городу, бомбили жилые дома и сбрасывали листовки с угрозами, что утром 7 ноября по Красной площади будет нанесен удар с воздуха. Но все мы страстно хотели, чтобы парад состоялся. [52] Сергей Трофимович Стехов заявил, что он будет равнозначен подвигу, что на торжественную Красную площадь будет смотреть весь мир.
Вечером накануне праздника бойцы собрались у репродукторов. Во всех комнатах института и в коридорах, где висели динамики, установилась тишина. Слушали трансляцию торжественного заседания, посвященного двадцать четвертой годовщине Октябрьской революции. Казалось, оно происходит совсем близко, в одной из соседних комнат. Доклад товарища Сталина выслушали от начала до конца, не пропустив ни слова.
А поздней ночью, после тренировки на Красной площади, батальон, несмотря на воздушную тревогу, не ушел в убежище. Бойцы и командиры чистили оружие, пуговицы и пряжки на ремнях. В третьем часу утра неожиданно раздалась команда:
— Отбой! Ложиться спать! Парада завтра не будет.
Все, разочарованные, разошлись по своим местам. Но часа через три раздались громкие команды старшин:
— Подъем!
Поправляя ремни на шинелях, бойцы строились и чуть слышно переговаривались:
— Может, на парад?
— Сказали же — отменен!
Я уже знал, что парад состоится. За полчаса до подъема меня разбудил Шестаков и позвал к военкому на инструктаж. Петр Петрович объявил:
— Должен, товарищи, сообщить приятную новость. — Он сделал умышленно долгую паузу, обводя собравшихся улыбающимися глазами. — Парад на Красной площади состоится.
Все мы облегченно вздохнули.
— Вы знаете, как сложна обстановка на фронте, да и в Москве, — продолжал Шаров. — Во время парада, возможно, будут налеты вражеской авиации... Возможно, вражеские лазутчики попытаются спровоцировать в городе панику и беспорядки. Будьте начеку и предупредите красноармейцев.
...Батальон двинулся к площади Пушкина, когда бледный, влажный рассвет уже просочился в столицу. К нам пристроились другие подразделения сводного полка. Одна из главных магистралей Москвы, убегая за город, связывала [53] Красную площадь непосредственно с фронтом. И по ней, насколько хватало глаз, двигались войска — танки, пехота, артиллерия, кавалерия. Встретились нам подразделения 16-й армии. Ее бойцы недавно вели тяжелые бои за Смоленск, а сегодня, всего несколько часов назад, сражались в районах Волоколамска и Истры. У солдат были мужественные, но усталые лица.
С трудом лавируя в сплошном потоке войск, наш сводный полк шел по установленному «кружному» маршруту: от площади Пушкина к Петровским воротам, далее к Ильинке. Оттуда по улице Разина, мимо полуразрушенного здания ЦК мы направились к Красной площади.
Подразделение бойцов-спортсменов шагало уверенно и четко. За ним, иногда сбивая шаг, двигались смуглые испанцы, потом рослые светловолосые латыши, немцы и другие интернациональные группы.
Остановились напротив Мавзолея В. И. Ленина. Над площадью — мутная снежная пелена. Мокрый снег оседал на шапках и шинелях. Трудно было рассмотреть лица людей, поднявшихся на Мавзолей. Все же товарища Сталина и Георгия Димитрова я узнал без труда. Вспомнил, что Стелле Благоевой так и не смог позвонить...
В перезвон кремлевских курантов вплелись певучие голоса фанфар:
«Слушайте все!»
Над площадью пронеслось раскатистое «ура!», стихло, а потом с новой силой взметнулось в воздух. Люди вкладывали в этот боевой клич всю силу легких, все свое волнение. Хотелось кричать как можно громче, чтобы голос твой услышали все, кто прильнул к репродукторам, и в нашей стране и во всем мире!
Мне и раньше приходилось участвовать в демонстрациях на Красной площади. Но в этот раз, казалось, не было большего счастья, чем идти торжественным маршем мимо трибун, мимо Мавзолея великого Ленина.
После парада поток войск начал быстро иссякать, оставляя на гололеде следы гусениц и сапог. Большая часть следов вела с Кремлевской набережной и с улицы Разина к Ленинградскому шоссе, а по нему — к фронту.
Наш сводный полк снова пошел к своим казармам. Попросив разрешения отлучиться, я забежал в Дом Союзов навестить товарищей. [54]
...С бойцами интернациональных подразделений мы крепко подружились, и, скажу без преувеличения, даже учились у них ненависти к фашизму. Особенно у испанцев. Эти смуглые люди с ослепительными улыбками мгновенно преображались, как только речь заходила о фашистах. Более других запомнились мне партийные работники и бывшие командиры подразделений испанской республиканской армии Анфель Эррайс, Паулино Гонсалес, Фелипс Артуньо, Рональд Эскрибано, неугомонный шутник Хесус Ривас, большеглазая курчавая девушка Хуанита Прот, высокая стройная Мария Фернандес.
Несколько позже, после возвращения с задания, к ним присоединился молодой астурнец Хосе Виеска. Сын шахтовладельца совсем юным вступил в ряды Коммунистической партии Испании и был активным участником астурийского восстания в 1934 году. Ему тогда исполнилось лишь девятнадцать лет. Осужденный к смертной казни, замененной затем тридцатью годами тюрьмы, он получил свободу благодаря установлению республиканской власти. Когда начался фашистский мятеж, Хосе был комиссаром батальона, а потом командовал бригадой... У нас в Союзе Виеска вместе с другими товарищами, вырвавшимися из когтей Франко, работал на Харьковском тракторном заводе.
Мужественными, закаленными были и остальные знакомые мне сыны и дочери испанского народа.
Мария Фернандес, например, трудовую жизнь начала очень рано. Ребенком она работала прислугой, затем поступила в пошивочное ателье. Там пятнадцатилетняя девушка вступила в комсомол. А через три года огонь фашистского мятежа опалил ее любимую Сарагосу.
Во время войны Фернандес вступила в Коммунистическую партию и вскоре стала секретарем партийной ячейки. Затем, спасаясь от полиции Франко, бежала через границу во французский город Колон и там попала в тюрьму. Лишь после решительных выступлений французских женщин, в течение нескольких месяцев блокировавших тюрьму, Марию и других девушек перевели в... концентрационный лагерь, где содержались республиканцы.
