Сидоренко, вышедший их встретить, указал им место, где устанавливать. Это было впереди самоходки метров пятьдесят. Ребята одобрительно закивали и пошли делать привычное для них дело.
Минут через пятнадцать саперы вернулись и доложили командиру, что мины на указанном месте установлены. Сидоренко отпустил их и приказал Лукьянову сменить меня с поста, так как ребята вскипятили чаю и погреться было как раз кстати. Из дома вышел механик, а я, довольный, побежал в дом. Наш пехотный десант сушил портянки и распивал чаи. Иван Вишневский оказался практичным малым. На кухне оказалась мука, и он напек каких-то оладьев. Не знаю, какие они были на вкус, я их не пробовал, но вкусный запах и горячий пар расплывались по кухне. Кушать я не хотел, но кружку хорошо заваренного чая я выпил и снова отправился к самоходке.
Занял место для наблюдения впереди зеленой изгороди из декоративного кустарника, а механик разместился в машине на своем месте. Так было надежнее, и он в любую минуту мог оказаться на своем боевом посту. Начавшийся снегопад утих, самоходку припорошило так, что и в дневное-то время не обнаружишь. Время близилось к полуночи. Слева от нас доносились отзвуки далекого боя, а у нас – тишина. Даже не верилось, что может быть так тихо. Фронт – и вдруг такая тишина. За последнее время мы привыкли к постоянному артиллерийскому гулу. Даже не по себе как-то, чуточку жутковато. Но сознание того, что немцы находятся где-то совсем рядом, возвращало к действительности, и я продолжал напряженно вслушиваться и всматриваться в ночь. А может, немцы в эти минуты готовятся к бою и вот-вот будут тут, и тогда начнется этот шум и гром, без которого мне показалось сейчас скучно.
Рассуждая так, я ни на секунду не отвлекался от дела, для которого меня поставил командир. Когда долго находишься в темноте, то глаза привыкают или, как говорят медики, адаптируются. Вот и у меня зрение было как у кошки, я видел все, что было впереди меня, тем более выпавший снежок добавил освещенности местности, и я хорошо просматривал все полотно дороги почти до самого леса, и даже кромка леса четко вырисовывалась на фоне неба. Уши мои были напряжены так, что порой мне казалось, будто они шевелятся.
На имевшейся у нас карте значилось, что продолжительность леса невелика, километра три, дорога шла еще дальше, делала дугообразный поворот на восток, уходила в низину, переходящую в болото. Местность эта на протяжении десятка километров была малопригодна для ведения боевых действий, и наши войска ее обошли. Только эта дорога позволяла пройти через болото и низкорослый кустарник. Все это мы прочитали на карте, когда просматривали ее при оценке обстановки. Немцы тоже это понимают и не упустят возможности использовать эту местность, чтобы избежать столкновения с нашими наступавшими частями. А наше командование не зря приняло решение на устройство здесь засады. Все равно, стремясь выйти к своим, гитлеровцы неизбежно пойдут этим маршрутом. Только какими силами? Сколько их здесь? Этого мы пока не знали.
Другие наши самоходки тоже были установлены на возможных путях отхода немцев по всей кромке этой низины, упиравшейся своими берегами в лес и поселок. Левее нас никого не было – об этом нас предупредили, – только машина командира батареи была несколько левее и сзади метров триста. По радио мы связь не держали. Установлено было связь поддерживать связными до начала боя, а уж когда начнется пальба, можно будет пользоваться радио. Лишние разговоры в эфире могли принести только вред нашей засаде.
Изучая местность по карте, командир привлекал к рассуждениям и нас, тем более он знал, что топографию я знаю неплохо. Учась в учебном подразделении, я с большим интересом занимался этим предметом, потому что умел неплохо рисовать и чертить, и это в определенной степени способствовало мне полюбить этот предмет. Внимательно просматривая рельеф местности на карте, я мысленно представлял ее себе, как она выглядит в действительности, если посмотреть со стороны болота на наш фольварк и высоту, то есть посмотреть глазами противника. Получилось, что ближе и удобней дороги на Хойнице нет. И если выходить, то только здесь. А если так, то почему нас поставили так редко. Надо бы чуть побольше. Район для нашей батареи был не мал – больше километра по фронту. Это, наверное, оттого, что не хватает нас. Все заняты на основном направлении наступления, да и не скоро перебросишь, а мы, самоходчики, наиболее маневренны, можем быстро менять направления, мы на ходу. Нам, как говорят, и карты в руки, вот и поставили на этом «пожарном» дивизионном фланге.
Постепенно снег перестал падать совсем, и ночь стала светлее. Морозов больших не было, оттепели нас преследовали все время наступления от самого Нарева, дороги развозило так, что уж если свернешь с полотна дороги, то трудно потом без посторонней помощи выбраться на проезжую часть. Увязнуть в грязи было простым делом. Вот почему наш расчет сводился к тому, что немцы неизбежно будут липнуть к дороге. Гусеничной тяги у них было не густо, а для колесной техники нужна хорошая дорога.
За спиной я услыхал чьи-то шаги. Окликнул паролем. Отозвался командир. Он просушил портянки, напился чаю и пришел проверить нас с механиком, а заодно и еще раз проинструктировать. Но на посту у нас было все тихо и ничего подозрительного не замечено. Постояв со мной рядом минут пять, он пошел вперед по дороге, где в боевом охранении находились бойцы из нашего десанта.
Через несколько минут он вернулся, еще раз напомнил мне и механику, чтобы мы были предельно внимательны, и пошел в дом. Где-то слева и сзади ухало, но это было от нас километров десять в стороне, где Хойнице. Мы знали, что немцы на других участках постоянно контратаковали и там, откуда сейчас доносились звуки ночного боя, было жарко, там наши ребята отбивали натиск врага, не давая ему возможности достичь своей цели – нанести удар во фланг нашим частям.
Гул фронта не умолкал, а у нас по-прежнему тихо. Но так продолжалось недолго. За лесом и немного правее я начал улавливать слабый, но постоянно устойчивый шум мотора. Поначалу я подумал, что это где-то в стороне, где были предположительно наши, но вскоре этот шум стал более сильным и уже можно было точно определить направление, откуда он доносился. Шум был похож на работу дизеля. Такие моторы у немцев были установлены на гусеничных тягачах, таскавших противотанковые пушки и зенитки. У нас был один такой трофей, и я запомнил его звук.
Убедившись в том, что шум устойчив и он приближается, я своими соображениями поделился с механиком, который уже начал было дремать на своем сиденье. Николай вылез до пояса из машины, снял шлемофон и тоже стал слушать. Стало ясно, что по дороге идет гусеничная техника, но пока это было далековато, километра три. То, что шум приближался к нам, еще было не очевидно. Видимо, техника шла по отношению к нам справа налево. Теперь мы уже вместе напрягали свой слух. Из боевого охранения прибежал боец и доложил, что слышит приближающийся гул работающего мотора.
