Ни на какой другой книге моя история напрямую не основана, — кроме разве одной, и та не опубликована: это «Сильмариллион», хроники эльфов, на которые в тексте то и дело встречаются ссылки. О будущих исследователях я и не думал; а поскольку книга существует в единственной рукописи, в настоящий момент шанс на то, что это указание кому-либо пригодится, очень невелик.
Но это все так, предисловие. Теперь, когда меня заставили взглянуть на приключения мистера Бэггинса как на объект будущих изысканий, я сознаю, сколько труда здесь потребуется. Во-первых, вопрос номенклатуры. Имена гномов, равно как и мага, заимствованы из «Старшей Эдды». Имена хоббитов — из Самоочевидных Источников, вполне для них подходящих. Вот полный список самых состоятельных хоббитских семейств: Бэггинсы, Боффины, Болджеры, Брэйсгердлы, Брандибаки, Берроузы, Чаббы, Граббы, Хорнблоуэры, Праудфиты, Саквилли и Туки /*Хоббитские имена по большей своей части являются значимыми словами и так или иначе соотносятся с образом жизни и характеристиками хоббитов: Chubb (от англ. chubby) — «полнолицый, круглощекий»; Grubb (соотносится с англ. grub — «харч, жратва», и to grub — «рыться в земле»). Однако все они выглядят как вполне стандартные английские фамилии, которые в русскоязычной традиции принято транслитерировать, а не переводить, исхода из их значения (мистер Смит, а не мистер Кузнец). Потому имена хоббитов повсюду оставлены в транслитерации.*/. Дракону в качестве имени — или, скорее, псевдонима — досталась форма прошедшего времени древнегерманского глагола smugan, «протискиваться в дыру»: филологическая шуточка низкого пошиба. Остальные имена принадлежат Древнему и Эльфийскому Миру и модернизации не подвергались.
Вы спросите: а почему dwarves [гномы. — С.Л.]? Грамматика предписывает dwarfs; филология подсказывает, что исторически правильной формой было бы dwarrows. На самом же деле я попросту свалял дурака. Но dwarves хорошо сочетается с elves [эльфы. — С.Л.]; и, как бы то ни было, слова elf, gnome, goblin, dwarf [эльф, ном, гоблин, гном. — С.Л.] — это лишь приблизительный перевод древнеэльфийских названий для существ несколько иного рода и свойств.
Эти гномы — не совсем то же самое, что гномы известных нам преданий и легенд. Верно, имена у них скандинавские; но это — лишь уступка редакторам. Слишком многие имена из языков, соответствующих искомому периоду, звучали бы устрашающе. Гномье наречие отличается крайней сложностью и неблагозвучием. Даже первые эльфийские филологи старались с ним не связываться, так что гномам приходилось пользоваться другими языками, кроме как в общении исключительно меж собой. Язык хоббитов до крайности похож на английский, что и неудивительно: они жили на самой окраине Пустоши и по большей части сами не отдавали себе в том отчета. Их фамилии за небольшим исключением так же широко известны и пользуются таким же заслуженным уважением на нашем острове, как в Хоббитоне и в Приречье.
Во-вторых, руны. Те, которыми пользовались Торин и К (в особых случаях), составляют алфавит из тридцати двух знаков (при желании могу выслать полный список), сходный с рунами англосаксонских надписей, однако не вполне с ним совпадающий. Вне всякого сомнения, эти два алфавита исторически связаны. Алфавит Фэанора, употребляемый в то время повсеместно, был эльфийского происхождения. Он использован в проклятии, начертанном на горшке с золотом на картинке с изображением логова Смауга, но во всех остальных случаях переведен (могу предъявить факсимиле оригинала письма, оставленного на каминной полке).
*
А как же загадки? Здесь предстоит немало поработать с источниками и параллелями. Нимало не удивлюсь, если притязания хоббита и Голлума на авторство каких бы то ни было из них окажутся опровергнуты.
И наконец, представляю будущему исследователю небольшую проблемку. Повесть сочинялась с двумя перерывами, каждый длиной приблизительно в год: угадайте, в каких местах работа приостанавливалась? Впрочем, наверняка это обнаружится в любом случае. Но мне тут вдруг вспомнилось: когда дракон поддался льстивым речам, хоббит подумал: «Старый дурень!» Боюсь, что хабит (и вы) уже сказали про себя нечто похожее. Но, согласитесь, искушение было велико.
Ваш и т. д.
ДЖ. Р. Р. ТОЛКИН.
[2 марта Анвин послал Толкину выдержку из рецензии на роман К. С. Льюиса «За пределы безмолвной планеты». Обозреватель отмечал: «Мистер Льюис, смею утверждать, вполне способен в один прекрасный день написать стоящий роман. Этот хорошим назвать нельзя — никак нельзя». Обитателей планеты Малакандра рецензент издательства счел «чухней». Анвин попросил Толкина высказать свое мнение о книге.]
4 марта 1938
Нортмур-Роуд, 20, Оксфорд
Уважаемый мистер Анвин!
Письмо, прилагаемое к этому [1], я написал вам уже давно; но не спешил отсылать, зная, что вы захотите отдать роман мистера Льюиса своему рецензенту, и, раз убедив вас взглянуть на рукопись, не желал больше вмешиваться. Льюис — мой большой друг, мы с ним, как говорится, родственные души (две его рецензии на моего «Хоббита» — тому подтверждение): в силу этого я понимаю его лучше многих, и наоборот, но при этом, возможно, мы, того и гляди, выставим труды друг друга в чрезмерно розовом свете. Но раз уж вы спросили моего мнения — так вот оно.
Я прочел роман еще в рукописи и до того увлекся, что просто не мог отложить его в сторону, пока не дочитал до конца. Мое первое критическое замечание сводилось к тому, что он слишком короткий. Я и по сей день считаю, что упрек мой справедлив, в силу как практических, так и эстетических соображений. Прочие критические замечания касательно стиля (Льюис вечно склонен к довольно неуклюжим, вымученным пассажам), нестыковок в сюжете и филологии с тех пор были учтены, и соответствующие поправки внесены к полному моему удовлетворению. Автор сохраняет отдельные образчики лингвистического творчества, которые мне лично не по душе («Малакандра», «Малельдил», — «эльдила», по крайней мере, скорее всего, возникли под влиянием эльдар «Сильмариллиона», — и «пфифльтригги»); но это — вопрос вкуса. В конце концов, ваш рецензент счел мои вымышленные имена, с любовью и тщанием продуманные, «зубодробительными». Но лингвистические построения и филология в целом более чем хороши. Все, что касается малакандрийского языка и поэзии, — беглое знакомство с их сутью и формой — просто превосходно, исключительно интересно и намного превосходит то, что обычно получаешь от путешественников по неизведанным пределам. Языковые трудности обычно попросту игнорируют — или обходятся стряпней на скорую руку. А здесь это все не только достоверно, в нем еще и заложен глубокий смысл.
