Очередной офицер, ответственный за подготовку к пуску той или иной системы ракеты или стартового комплекса, перечислял монотонным голосом, присущим только эксплуатационнику, подопечные ему бесчисленные ЭПК (электропневмоклапаны) и ПЩС (пневмощитки стартовые), называя по памяти их многозначные порядковые номера. Эта процедура, длившаяся несколько часов, и тепло, которым дышали батареи, медленно погружали в состояние гипнотического сна и старших офицеров, занимавших передние лавки, и представителей промышленности, оккупировавших галерку.
От сна спасало только происходившее за окном. Оно, в конце концов, увлекло галёрку настолько, что представители промышленности, не связанные военной дисциплиной, начали комментировать происходившее.
Строй офицеров в зимней полевой форме и противогазными сумками через плечо, отрабатывал нормативы установки ракеты на пусковой стол.
Звуков оттуда не было слышно, поэтому происходившее за окном воспринималось, как театр мимики и жеста.
Командир, стоявший перед строем, держал в вытянутой правой руке секундомер, Он взмахивал левой рукой, из его рта вылетал парок, тут же исчезавший на ветру. Исполнители, насколько у них хватало ловкости, карабкались на «телегу», и, заняв свои места по расчету, принимались крутить всевозможные маховички.
Результатом их усилий был подъем ракеты, пожертвованной полигону заводом-изготовителем в качестве макета, и установка ее на тренировочный пусковой стол.
После этого офицеры вновь строились, и начинался «разбор полетов». Особенно крепко доставалось тому, кто стоял ближе всех к окнам, где проходило заседание комиссии. Полненький лейтенант, из-за маленького роста оказавшийся вдали от своего «номера», то есть, на другом конце строя, все время опаздывал.
Торопясь добежать до своего рабочего места, он то спотыкался о какой-то кабель, то натыкался на другого офицера, бегущего ему наперерез, то цеплялся бушлатом за кронштейн, выступающий на «телеге».
Не укладываясь в нормативы, что, по мнению командира полка, несомненно, было на руку американским империалистам, этот офицер, безусловно, своей нерасторопностью позорил весь полк. Об этом и напоминал ему всякий раз командир. Да так, что парень уже чувствовал себя уничтоженным, его лицо покраснело от принятого позора и, несмотря на мороз, покрылось капельками пота.
Может быть, командиру стоило расставить подчинённых ближе к обслуживаемым ими «номерам» боевого расчёта. Но тогда строй наверняка потерял бы армейскую строгость. Не опускался бы по прямой от правофлангового к этому неловкому толстячку, будто головы офицеров упирались в невидимую, но вполне реальную планку. Строй напоминал бы частокол, устроенный на пересечённой местности. Что для командира было совершенно неприемлемо.
После «разбора полетов» изо рта командира вновь вылетал парок, и «бойцы» бросались укладывать ракету на телегу в горизонтальное положение.
Команда «Товарищи офицеры!» прозвучала так неожиданно и резко, что не только разрушила идиллию теплого мирка госкомиссии и отвлекла всех от зрелища за окном, но и заставила встать по стойке смирно.
В комнату вошел Министр обороны Советского Союза маршал Малиновский Родион Яковлевич в сопровождении свиты из нескольких атлетически сложенных полковников.
Наверное, в армии, как и на гражданке, действует правило «держись подальше от начальства», особенно если это начальство заезжее и очень высокое, можно незаслуженно и под раздачу попасть. И прощай, карьера!
Поэтому офицеры переместились к гражданским, на галерку, освободив высоким гостям первые ряды.
Маршал стянул с головы папаху и повелительно сказал председателю комиссии:
— Продолжайте!
Цвет лица маршала и так достаточно ярко свидетельствовал об успешной борьбе с невзгодами и лишениями военных лет, когда он мог послать на гибель десятки и сотни тысяч людей одним только росчерком красного карандаша на карте, да так талантливо, что даже немцы удивлялись, как это русским генералам не жалко своих солдат.
Теперь же, дополнительно обработанное на морозе ветром, песком и снегом, оно стало еще краснее.
Но когда маршал расстегнул верхние пуговицы темно-зеленого полушубка непередаваемо красивой выделки и откинул лацканы, его лицо из-за рефлексов от подкладки алого цвета вовсе стало медным.
Через несколько минут стало ясно, что тепло и монотонный ход комиссии действуют на маршала точно так же, как на многих членов комиссии. Но специалисты, готовившие пуск ракеты, хотя бы понимали, о чем идет речь, в любой момент их, как представителей промышленности, могли спросить, допускают ли они то или иное отклонение от документации, которое обнаружилось в процессе подготовки ракеты к пуску.
Бесконечное же перечисление ПЩС и ЭПК вызвали у маршала такой бесцеремонный и смачный зевок, что по залу легким бризом прошелестел шумок, а председатель вынужден был на мгновение сделать паузу и, как бы поправляя голос, легонько покашлять.
И тут маршал совершенно случайно глянул в окно. Конечно, там такой родной и привычный строй офицеров, готовых беспрекословно подчиняться одному человеку и не задающих лишних вопросов, связанных с техническими тонкостями. Там настоящая боевая жизнь, там идут практические занятия по отработке установленных нормативов. Не то, что эта скучная и непонятная процедура, называемая заседанием Государственной комиссии, с её нелогичными номерами каких-то ПЩС и ЭПК.
Происходившее за окнами настолько заинтересовало маршала, что он никак не мог отвлечься от зрелища и вернуть своё внимание в зал, чтобы отслеживать ход госкомиссии.
А там, за окнами, изо рта командира по-прежнему вылетал парок, и его подчиненные разбегались по местам и азартно крутили маховички. Ракета медленно, несколько противореча скорости вращения маховичков, поднималась и устанавливалась вертикально.
Изо рта командира вылетал парок, все бежали по местам, крутили маховички в другую сторону, и сигара длиною в тридцать пять метров укладывалась на тележку.
Трудно сказать, сколько бы продолжалось изучение маршалом этого процесса, но только на третьем или четвертом цикле его любопытство, наконец, взяло верх и он, так же бесцеремонно вклиниваясь в ход комиссии, как перед этим зевал, громко и ни к кому конкретно не обращаясь, спросил:
— А что это они её, то положат, то поставят?
И в наступившей пронзительной тишине вдруг прозвучал ответ известного балагура и шутника Бориса Александрова из Днепропетровского Южмаша:
— Да это они компоненты перемешивают!
