Сэнди Нельсон как–то раз спел для группы «Hollywood Argyles» песню «Alley Oop», которая позже стала одним из первых номеров, исполненных Ричи в составе «The Hurricanes». У них, как и у любой другой группы, были свои «приглашенные вокалисты»; им довольно часто отводились номера, которые был не прочь спеть и сам «главный запевала». Эгмонд обладал удивительной способностью переходить от глубоких басовых нот к пронзительному фальцету в пределах всего нескольких тактов, так что его коронными номерами были баллады, которые он и исполнял с блеском: чувственная «Fever» Пегги Ли, «Let It Be Me» группы «The Everly Brothers» и знаменитая «Summertime» из оперы Гершвина «Порги и Бесс».
Старки доставались незатейливые песенки вроде «Alley Oop», где не требовалось особого мастерства, чтобы покривляться и пробормотать в микрофон пару куплетов. По стандартам бельканто у Ричи был ужасный голос, лишенный четкой дикции, красивых интонаций (так что он идеально подходил для исполнения вышеназванной вещицы), громкий и скрипучий. По мере исполнения номера Ричи орал все громче, и от этого голос, ко всему прочему, еще и садился. Когда Старки ни с того ни с сего затягивал «Alley Oop», срабатывал эффект неожиданности — в том, как Ричи это делал, очевидно, был свой шарм («Я брал своей душевностью. Видите ли, я всегда отношусь к жизни с изрядной долей юмора и не прочь повеселиться, как только мне представляется такая возможность»).
Поддерживать веселую, непринужденную атмосферу на сцене считали своим долгом все мерсисайдские группы, а уж превращать концерт в шумное рок–н-ролльное действо и подавно было их святой обязанностью. Буйные выходки артистов всегда таили в себе потенциальную опасность для публики на таких мероприятиях, как, например, Gala Rock Night в феврале 1960 года в Litherland Town Hall с участием «The Hurricanes», «The Dominoes», «Bobby Bell Rockers» и «Ian and His Zodiacs» — все они входили в то время в элиту ливерпульской поп–сцены. Как бы спокойно ни проходил этот концерт, мерсисайдской полиции пришлось встать на уши, чтобы погасить поднявшуюся после него волну уличных побоищ и вандализма, когда толпы перевозбужденных подростков высыпали на улицы, не зная, куда приложить освободившуюся энергию.
Администрация зала отвечала за слушателей, заплативших за входной билет, но не желала нести никакой ответственности за противоправные действия тех, кто находился за пределами концертной площадки. Испытывая личную неприязнь к рок–н-роллу, они, однако же, не препятствовали тому, чтобы подрастающее поколение попадало под его тлетворное влияние. Такой позиции придерживались менеджеры Grosvenor Ballroom в Лискарде, Plaza и Neston Institute; во всех этих заведениях во время концертов творился сущий бедлам. В клубе Locarno в Уэст–Дерби появился первый в городе диск–жокей Марк Петерс. Однако после того как Петере стал петь в группе, претендентами на звание лучших церемониймейстеров города стали Боб Вулер и Билли Батлер; они прославились тем, что баловали публику не только самыми хитовыми номерами, но и ставили записи из своих обширных коллекций. Некоторые, вроде «Кингсайза» Тэйлора, обращались непосредственно к первоисточнику: заказывая пластинки непосредственно у компаний звукозаписи, таких, как Aladdin, Chess, Imperials Cameo Parkway, «The Dominoes» переигрывали новинки заокеанского рок–н-ролла «до того, как они попадали в Англию. (Нам присылали их прямо из Соединенных Штатов».) Среди местных рок–н-роллыциков почетом и уважением пользовались немногие; среди них были Джонни Кидд, Винс Тэйлор и Ронни Вичерлей, которые, как и Билли Фьюэри, «выползли» благодаря Ларри Парнсу. Что же касается «причесанного» Клиффа Ричарда, уважающий себя рокер вроде Ричи Старки «ни разу в своей жизни не купил ни одной его пластинки».
Общекультурная изоляция Ливерпуля не могла не оказать отрицательное влияние на репертуар местных групп; в основном его составляли ранние синглы, выпущенные на лейблах Tamla–Motown и Atlantic, американские хиты, входившие в US Hot 100 (но больше нигде не котировавшиеся), песни, погребенные на вторых сторонах синглов, и вещи типа «сторона «Б», трек номер четыре» на долгоиграющих пластинках. К таковым относилась, например, вариация Рэя Чарльза на тему «You'll Never Walk Alone» из фильма «Carousel». Номера Чака Берри — как правило, это были не суперхиты — исполнялись чаще, чем чьи–либо. В число любимцев мерсисайдской публики входили также «Dr. Feelgood and the Interns», Ричи Барретт, «The Olympics» и Чен Ромеро. Репертуар «The Jive Hive and the Wavertree 's Holyoake Hall», где пел Вулер, составляли (еще до того, как вся страна знакомилась с оригиналами) собственные аранжировки «Dr. Feelgood», «Money», «My Babe» Уилли Диксона, «Bad Boy» группы «The Jive Bombers» и многие другие вещицы из числа тех, которые не так–то просто было найти в магазинах грампластинок.
— Музыкальные вкусы жителей Ливерпуля несколько отличались от пристрастий всей страны, — вспоминает Силла Уайт, которая тогда заканчивала Энфилдский коммерческий колледж по специальности «секретарь». — У наших групп был особенный колорит, и никто не посмел бы сказать, что мы чем–то хуже других.
«Rory Storm and the Hurricanes», где форма явно главенствовала над содержанием, «заимствовали» номера, которые исполняли другие местные команды. По традиции они начинали свой концерт энергичной «Brand New Cadillac» Винса Тэйлора; основную часть концерта составляли классические рок–хиты, среди которых «Ubangi Stomp» Уоррена Смита был, пожалуй, самым неизвестным. На протяжении всей «What 'd I Say» Рэя Чарльза Рори щедро обменивался с залом своими «Хэй!» и «Йе!», и, когда напряжение вырастало до того, что зал был готов разнести сцену в щепки, Сторм ускользал за кулисы, оставляя публику неудовлетворенной.
Возможно, историю «The Hurricanes» следовало бы на этом закончить — группа достигла пределов своих возможностей и исчерпала свой потенциал. Новые вещи быстро им надоедали, и Сторм, который очень не любил репетиций, не успев сделать их как следует, тут же брался за следующие. Группа даже отваживалась на эксперименты — редко, впрочем, выходя за рамки собственного стиля. «The Hurricanes» предпочитали топтаться на одном месте, вместо того чтобы развиваться, — в конце концов это и обусловило их провал.
Прославленная пятерка прекратила свое существование три года спустя, продолжая пока оставаться кумирами публики. А группа Сторма, которая входила в первый эшелон мерсисайдской поп–сцены, не могла пожаловаться на отсутствие поклонников. Популярность ее была настолько широка, что фан–клуб группы располагался в далеком Энфилде, где секретарь, Джули Фаррелли, отвечала на письма, полные нежной и вечной любви к Рори, который уже не знал, куда деваться от фанаток.
