И всё же, как ни велик был его гнев, не стоит забывать, что итальянское искусство Возрождения оказало на Дюрера сильное влияние. Без итальянской школы его творчество могло бы носить совершенно иной характер.26
В один из очередных своих наездов в Венецию он уговорил Беллини показать ему недавно водружённую конную статую кондотьера Коллеони, до которой не сумел сам добраться, окончательно запутавшись в лабиринте улочек и каналов. Беллини с готовностью откликнулся на просьбу немецкого друга и заодно рассказал ему, что знаменитый полководец оставил правительству республики своё огромное состояние на благотворительные цели в обмен на обещание воздвигнуть в его честь монумент.
Власти выделили место на площади перед Скуолой Сан Марко и собором Святых Иоанна и Павла. Работа была поручена знаменитому флорентийцу Андреа Верроккьо, которому была известна конная статуя кондотьера Гаттамелаты в Падуе, созданная Донателло. Не раздумывая, он приступил к делу. Но однажды между скульптором и требовательным заказчиком возникла ссора, и разгневанный Верроккьо, разбив передние ноги статуи, покинул Венецию. Вскоре после вмешательства самого дожа, отправившего к скульптору своего посланца с лестными посулами, конфликт был улажен. Несговорчивый скульптор вернулся и продолжил работу над монументом. После его кончины в 1488 году работу над статуей завершил венецианец Антонио Леопарди, который соорудил также пьедестал монумента.
Если не считать вывезенную дожем Дандоло из Византии в конце XII века позолоченную бронзовую квадригу IV века до н. э., которая венчает поныне портал собора Сан Марко, то памятник Коллеони — первая и единственная до второй половины XIX века конная статуя в Венеции. Для города, расположенного на островах в лагуне, лошадь была в диковинку.
Для показа немецкому другу конной статуи Беллини для пущей важности взял с собой нескольких учеников, включая Джорджоне, чтобы устроить на месте в учебных целях, как ныне принято говорить, мастер-класс с участием коллеги Дюрера. По пути к ним присоединился из соседней мастерской Чима да Конельяно.
Процессия во главе с первым живописцем Венеции и знаменитым немцем тут же привлекла внимание венецианцев, которым до всего было дело. Вскоре собралась большая толпа любопытных вокруг памятника, называемого в народе Cavallo — лошадь. Венецианцы с опаской поглядывали на него из-за его устрашающего вида. Такие же чувства испытывают падуанцы, проходя мимо конной статуи Гаттамелаты.
Статуя, на которой всадник настолько слился с лошадью, что составляет единое целое, смахивает на коротконогого мифологического кентавра, устремившего грозный взгляд в будущее.
Сама площадь в окружении зданий невелика, а пьедестал статуи столь высок, что создаётся впечатление, будто всадник скачет на зрителя по крышам домов, и его можно рассмотреть, только высоко задрав голову.
Видимо, статуя произвела впечатление на Дюрера, и он принялся делать наброски в тетради, то и дело обходя монумент кругом и не обращая внимание на собравшихся. Если кто-то из них попадался на пути, то Дюрер, чертыхаясь, чуть не натыкался на зеваку. Подойдя поближе, Джорджоне заинтересовался, насколько энергично немец работал грифелем, придавая рисунку поразительную динамичность и экспрессию, чего ранее ему не доводилось видеть ни у кого из венецианских мастеров.
Собравшаяся вокруг толпа мешала спокойно побеседовать и заинтересовать учеников. Было решено перенести разговор за столики соседнего трактира, где помянули, как полагается, славного скульптора, с которым Беллини был давно знаком. Он же вспомнил известную историю, ставшую легендой, о том, что Верроккьо прилюдно поклялся никогда не брать в руки кисть после того, как подросток Леонардо да Винчи пририсовал слева к его картине «Крещение Христа» златокудрого ангела отрока. И слово своё мастер сдержал. Джорджоне впервые услышал эту историю, и она произвела на него сильное впечатление.
В ходе начавшегося разговора Дюрер решительно не согласился с клятвой Верроккьо и с присущим ему пылом стал доказывать, подыскивая нужные слова по-итальянски.
— Только живопись, — заявил он, — способна ныне поддержать реформу по обновлению церкви, начавшуюся повсеместно в Центральной Европе, чему противостоят папский Рим и его инквизиция, а кое-где уже полыхают костры для вероотступников.
Переведя дыхание, Дюрер сослался на своего земляка и друга поэта францисканца Томаса Мурнера и, напрягая память, прочёл вслух начало его стихотворения:
На свете есть одна страна,
Где службы служит сатана.
Он настоятель непростой,
Отринув напрочь Крест святой…
(Пер. И. Грицковой)
Почуяв неладное, Беллини деликатно прервал вошедшего в раж немецкого друга: его ученикам пока ещё рано слушать подобные речи.
Рассказ Беллини и слова Дюрера ещё долго обсуждались в венецианских салонах. Прав ли был Верроккьо, отдав предпочтение скульптуре и забросив живопись? Истинные поклонники живописи никак не могли с этим примириться, часто ссылаясь на известное изречение Леонардо да Винчи о том, что «живопись — наука, причём первая среди прочих».
Годы, отведённые на обучение мастерству, пролетели незаметно. Не успел Джорджоне оглянуться — и перед ним открылся заманчивый путь к самостоятельной работе и осуществлению своих амбициозных планов, давно вынашиваемых им в тайниках души. Но он не торопился оставить мастерскую, где исподволь работал над двумя-тремя небольшими картинами, чему Беллини не препятствовал.
В снимаемой тёмной сырой каморке работать было невозможно, да и нечем, так как с деньгами на краски и кисти было туговато, а одалживаться у кого-либо не позволяла гордость.
Джорджоне торопился, понимая, что не может злоупотреблять добротой Беллини, который иногда подходил к нему во время работы и по-отечески подбадривал.
— Не торопись! — советовал он. — Не увлекайся тенью, а задний план и горизонт, наоборот, высвети, и картина заиграет по-новому.
Но всему приходит конец, и он покинул мастерскую, ставшую ему родным домом. Здесь он был окружён заботой и пониманием, сыт, обогрет и мог безраздельно отдаваться любимому делу, постоянно ощущая поддержку великого наставника.
И вот однажды подвернулся счастливый случай, позволивший распрямить плечи и вырваться из объятий унизительной бедности. Ему удалось выгодно пристроить одну из работ в хорошие руки заезжему гостю толстосуму, приехавшему полюбоваться красотами Венеции, а заодно обзавестись памятным сувениром.
