Назавтра его похоронили на дереве. Мать страшно стенала и головешкой нанесла себе во многих местах ожоги.
Мужчины бросились на поиски убийцы, но незадолго до наступления темноты вернулись ни с чем.
Вскоре после этого мы снялись с места, отправились на охоту и случайно столкнулись с племенем, к которому принадлежал убийца. Началось кровавое побоище. Как обычно, когда австралийцы не в состоянии наказать самих виновников преступления, они обрушиваются на их родных. Поймав четырехлетнего сына убийцы, мстители проломили ему череп, а затем уложили на месте брата убийцы, его матери пропороли копьем бедро и ранили еще несколько человек.
Самому убийце, однако, удалось ускользнуть от кары, и он, пробравшись ночью с товарищами в шалаш человека, который убил его брата, заколол того копьем, срезал с костей мясо, насадил на копье и с триумфом отнес к себе.
Весь следующий день и всю ночь люди этого племени танцевали и пели, празднуя страшную победу. Мясо своего врага они изжарили между камнями и часть съели. В том, что это действительно было так, у меня нет ни малейших сомнений. Я собственными глазами видел, как австралийцы наслаждались страшным пиршеством. Они и меня приглашали принять в нем участие, но я, конечно, отказался, испытывая величайшее отвращение.
Австралийцы спасли меня от голодной смерти, и в благодарность за это мне, конечно, очень хотелось бы оградить их от упреков в каннибализме, но я не могу погрешить против истины и вынужден признать, что при определенных обстоятельствах многие жители этой части Новой Голландии едят человечье мясо.
Во время дикой трапезы австралийцы похвалялись тем, что таким же образом поступят со всеми соплеменниками убийцы.
Мы снова отправились в путь, останавливаясь то тут, то там, присоединяясь то к одному племени, то к другому. Так мы кочевали без особых происшествий и однажды поставили шалаши на берегу озера или залива под длинным названием Кудгингмурра (так австралийцы окрестили растущие здесь коренья).
Вскоре у нас появились соседи, и, конечно, спустя несколько дней завязалась драка, как всегда, из-за женщин. В этом сражении я едва не был убит бумерангом, который расщепил мой щит на две части, правда, бумеранг предназначался моему зятю, а не мне, и австралийца, который его метнул, жестоко наказали, несмотря на мое вмешательство, хотя он и без того очень огорчился. Бумеранг задел мою руку, и рана, хоть и небольшая, довольно сильно кровоточила.
Это так разжалобило женщин, что они плакали, пока жилами опоссума привязывали к ране кусочек шкуры, оторванный от накидки.
На рассвете мы перебрались на другую сторону озера и там провели много месяцев.
Пока наше племя стоит на одном месте, я воспользуюсь передышкой и расскажу еще кое-что об обычаях моих австралийских друзей.
Все они чрезвычайно любят музыку, если производимый ими шум можно назвать музыкой. Единственный их музыкальный инструмент — накидка из шкур, натянутая между коленями. Один барабанит по ней, а остальные отбивают ритм палками. Австралийцы настолько одержимы этой «музыкой», что нередко какая-нибудь семья ночью затевает концерт, к ней присоединяется вторая, третья, наконец, все племя заражается весельем, которое не прекращается до самого утра. Сколько раз я от всей души желал, чтобы они вместе со своими инструментами очутились на другом конце континента, там, где старый кудесник присматривает за столбами, на которых держится земля.
К воде австралийцы относятся с пренебрежением и купаются только летом, в жару. Они целиком находятся во власти природы и даже пальцем не желают пошевелить, чтобы выйти из подчинения ей.
О парикмахерах и сапожниках, портных и швеях, как догадывается читатель, австралийские дамы и джентльмены имеют примерно такое же представление, какое было у Адама и Евы. Зато они усердно разрисовывают свои тела самыми причудливыми узорами.
Бреются австралийцы далеко не самым приятным способом, выжигая бороду или соскребая ее раковиной моллюска. Они не выносят седых волос и выщипывают их из головы и из бороды, пока это единоборство со старостью не становится безнадежным.
Австралийцы, особенно женщины, очень любят украшения и проявляют в этом большой вкус. На голове они носят нечто вроде сеток, наподобие наших вязаных сумочек, которые плетут из сухой травы или расщепленного на несколько частей тростника, без помощи крючка или иного приспособления. Несмотря на это, сетки по качеству вязки не уступают изделиям наших лучших мастериц, а по изяществу могут сравниться с индийскими поделками, но гораздо прочнее их. Сетка заканчивается с двух сторон шнурками, окрашенными охрой, которые обвязываются вокруг лба.
Глядя на головные уборы австралийцев, трудно поверить, что они вышли из рук нецивилизованных людей.
На шее австралийцы носят нитки с нанизанными на них осколками раковин, зубами, перьями — лебяжьими и эму (крупные перья для большей эластичности разрезают пополам).
Многие женщины вдевают в ноздри кольца из костей птиц, а мужчины втыкают небольшие прямые косточки с утолщением на конце. Чем больше на человеке украшений, тем привлекательнее и элегантнее он считается.
Вернемся, однако, к нашему племени. Мы жили на озере до весны, питаясь преимущественно большими муравьями калкит, которые гнездятся в дуплах деревьев.
Для того чтобы обнаружить насекомых, австралиец ударяет по стволу дерева томагавком. Муравьи, привлеченные шумом, выползают наружу. Тогда австралиец расширяет отверстие дупла настолько, чтобы можно было засунуть туда руку и набрать муравьев, которых он складывает в корзину. Их поджаривают на куске коры длиной три и шириной один фут. Вкусом они напоминают костный мозг.
Муравьями можно питаться только один месяц в году. Затем они превращаются в больших мух и гибнут или снова меняют свое обличье.
Как только муравьиный сезон закончился, мы покинули озеро. Но, прежде чем мы двинемся следом за нашим племенем, я хочу рассказать вам о томагавке, очень важном орудии, бесспорно заслуживающем того, чтобы я уделил ему внимание.
Корпус томагавка австралийцы вырубают из очень твердого черного камня, не обращая особого внимания на форму. Затем его шлифуют гранитом, пока не получается тонкий острый край, настолько острый, что он позволяет валить даже самые большие деревья. Топор весит от четырех до четырнадцати фунтов. Топорищем ему служит толстый кусок дерева, расщепленный вдоль, перегнутый вдвое и скрепленный обработанной по особому способу смолой и сухожилиями.
Насколько мне известно, черный камень, обладающий одновременно и твердостью и способностью раскалываться на куски, можно найти в этом краю только в одной местности, которую австралийцы называют Каркин. Находится она, судя по их словам, миль за триста от берега моря и населена дикими неприветливыми племенами. Путешествие туда сопряжено поэтому с большими опасностями и трудностями и под стать только отряду отважных воинов.
