Александр Кусиков, поэт-имажинист
Кончилось ярко-красное турне Айседоры плачевно: самую знаменитую американку XX века лишили американского гражданства, но это не отрезвило ее, тогда как пробольшевистские спичи Есенина – не более чем мгновенный эмоциональный всплеск, может быть, даже род самовнушения, а вовсе не убеждение, все пункты которого «имеют внутреннюю согласованность».
В Америке еще не улегся шум, вызванной скандальными выступлениями Айседоры и ничуть не менее эпатажными, на вкус среднего американца, выходками ее супруга, океанский лайнер еще только три дня как отчалил от Нью-Йоркского причала, а Есенин, забаррикадировавшись в шикарной каюте, уже строчит крамольное письмо московскому своему приятелю и поэту-имажинисту Александру Кусикову:
«Сандро, Сандро! Тоска смертная, невыносимая, чую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню про Россию, вспомню, что там ждет меня, так и возвращаться не хочется. Если б я был один, если б не было сестер, то плюнул бы на все и уехал бы в Африку или еще куда-нибудь. Тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть. Надоело мне это блядское снисходительное отношение власть имеющих, а еще тошней выносить подхалимство своей же братии к ним… Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только, что ни к февральской, ни к октябрьской…»
Сергей Есенин. Фото 1922 г.
Есенин – А.Б. Мариенгофу. Нью-Йорк, 12 ноября 1922 г.
Милый мой Толя!
Если бы ты знал, как вообще грустно, то не думал бы, что я забыл тебя… Каждый день и каждый час и ложась спать, и вставая, я говорю: сейчас Мариенгоф в магазине, сейчас пришел домой… Даже стыдно, что так по-чеховски… Сейчас ты, вероятно, спишь, когда я пишу это письмо тебе. Потому что в России сейчас ночь, а здесь день. Вижу милую, остывшую печку, тебя, покрытого шубой, и Мартышан. Боже, лучше было есть глазами дым, плакать от него, но только бы не здесь, не здесь…
Если сестре моей худо живется, помоги как-нибудь ей. В апреле я обязательно буду на своей земле, тогда сочтемся… Недели две-три назад послал тебе телеграфом 5 пайков «Ара». Получил ли ты их?.. Ту же цифру послал Екатерине и Зинаиде. Зинаиде послал на Орел, Кромская, 57, Н. Райх. Другого адреса я не знал…
Поклонись всем, кто был мне дорог и кто хоть немного любил меня… Ну, прощай пока. Целую тебя и твою Мартышку. Изадора кланяется.
Твой
Сергей.Предназначенное расставанье обещает встречу впереди…
Очерк С.А. Есенина «Железный Миргород», опубликованный в газете «Известия»
Август 1923 года. Вернулся в Россию. Опубликовал в газете «Известия» очерки об Америке («Железный Миргород»).
По возвращению в Россию познакомился с актрисой Августой Миклашевской. Ей посвящен цикл «Любовь хулигана».
Августа Леонидовна Миклашевская. Фото 1920-х годов
«Третьего октября 1924 года меня разбудили в восемь часов утра. Пришел Есенин. Мы уже встречались очень редко, но тревога за него была еще сильней. Он стоял бледный, похудевший.
– Сегодня день моего рождения. Вспомнил этот день прошлого года и пришел к вам… Меня посылают в Италию. Поедемте со мной. Я поеду, если вы поедете.
Вид у него был измученный, больной. Голос – хриплый.
Мы шли по улице, и у нас был нелепый вид. У него на затылке цилиндр (очевидно, опять надел ради дня рождения), на одной руке – лайковая перчатка, и я – с непокрытой головой, в накинутом на халат пальто, в туфлях на босу ногу. Но он перехитрил меня. Довел до цветочного магазина, купил огромную корзину хризантем и отвез домой.
– Извините за шум. – И ушел неизвестно куда».
Августа Миклашевская. Из воспоминаний.Ты такая ж простая, как все,
Как сто тысяч таких в России.
Августа Миклашевская. 20-е годы.
Галина Артуровна Бениславская
С осени 1923 г. живет одним домом с Галиной Бениславской.
Из всех словесных портретов Галины Артуровны самый выразительный принадлежит дочери поэта Татьяне. Вот что пишет Татьяна Сергеевна в документальном повествовании «Дом на Новинском бульваре»:
«Лишь один раз я видела отца не тихим и не грустным. Он был разговорчив, чуть насмешлив и почти весел. Это было днем… Отец пришел не один, с ним была Галина Артуровна Бениславская. Я то и дело взглядывала на Галю – такое необыкновенное лицо. Сросшиеся на переносице брови – как два крыла. С годами этот облик вспоминался мне все более загадочным и значительным. Я рано узнала о ее самоотверженной безнадежной любви, о бесплодных попытках оградить отца от «друзей», которые его спаивали. Мама (Зинаида Николаевна Райх, первая жена поэта. – А. М.) была немного знакома с Галей, относилась к ней с уважением и сочувствием. А в первую годовщину смерти отца кто-то позвонил нам и сказал, что Галя стрелялась и ее увезли в больницу. Из разговора мама не поняла, что Гали нет в живых, она помчалась в больницу с букетом цветов, вбежала в какую-то комнату и остолбенела, – там уже началось вскрытие. Встречающаяся в печати фотография Гали кажется мне совсем не похожей. Других я не видела… Мы с отцом сидели и разговаривали, а Галя все время стояла у окна, прислонившись к подоконнику, тонкая, с гладкой прической, бледная, серьезная, строгая».
Афтограф начальных и заключительных строф поэмы С. Есенина «Анна Снегина»
1924. Вышел (в Ленинграде) сборник «Москва кабацкая».
Ноябрь-декабрь. 1924 г. Начало работы над Анной Снегиной».
1925. Январь. Окончена «Анна Снегина».
Лидия Кашина, прототип Анны Снегиной
Дом И. П. Куликова в Константинове, унаследованный его дочерью Л. И. Кашиной в 1911 г.
Есенин среди друзей и близких. В верхнем ряду слева направо стоят: Василий Наседкин, жених Екатерины Есениной, друг поэта, Александр Сахаров, его младшая сестра – Шура, Есенин. Внизу, сидят: Екатерина Есенина и Софья Толстая. Октябрь 1925 года
С.А. Толстая. 1924 г.
Милая, мне скоро стукнет тридцать,
И земля милей мне с каждым днем.
Оттого и сердцу стало сниться,
Что горю я розовым огнем.
Коль гореть, так уж гореть сгорая,
И недаром в липовую цветь
Вынул я кольцо у попугая —
В знак того, что вместе нам сгореть.
Начало 1925 года. Первая встреча с Софьей Андреевной Толстой, внучкой Льва Толстого.
