Однако, наблюдая за промыслом, я понял, что эта система, хотя и продуктивна на первый взгляд, имеет изъян, и существенный. Давая собакам полную волю, охотник уничтожает все живое в радиусе действия своих неутомимых помощников. После них тайга мертвеет. Правда, зверь не стоит на месте, а постоянно мигрирует, приходя на пустующие территории, но ведь для этого должны существовать пространства, где не ведется подобная охота и где, следовательно, находится источник восстановления жизни в тайге. Поэтому Фридрих и выбрал для охоты самый дальний район, граничащий с дикой тайгой, чтобы та восполняла все потери на его участке. Но это было три года назад. А теперь самыми дальними стали мы с Андреем, и результат не замедлил сказаться. В этом году Фридрих со своими собаками добыл столько же соболей, сколько и я. А ведь моя территория в три раза меньше, чем его, и у меня были потери. Отсюда следует, что плотность соболей на моем участке в несколько раз больше, чем в его районе. И я уверен, что у меня плотность за лето восстановится, ибо я вылавливаю лишь приходящих соболей, а тех, что живут в тайге, не трогаю. И они, дав потомство, восстановят общую численность. У Фридриха же этого не происходит, так как его собаки заходят далеко в дебри тайги и подрывают саму основу воспроизводства.
Вот это я ему и высказал. Сначала он со мной согласился, но, когда я в качестве выхода из положения предложил перейти на капканный лов с самого начала, он яро заспорил и в конце концов заявил, что во всех его неудачах этого года повинны мы с Андреем и что теперь он во второй половине сезона будет охотиться еще выше по реке, оставив отдыхать разоренную им территорию.
Я не мог его переубедить, так как еще сам недостаточно четко представлял, что можно предложить взамен, чтобы и добычу не снижать, и одновременно сохранять базу воспроизводства. Сезон не кончился, и я не собрал достаточно материала для подведения итогов. Так мы и расстались, не поняв друг друга.
…В день выброски в тайгу стоял пятидесятиградусный мороз. Меня высадили к моему дому, а не к Андрею, как в прошлый раз. Первым делом я растопил печку, а потом бегом начал перетаскивать привезенные продукты. Всего оказалось так много, что я решил часть их оставить на реке, накрыв брезентом.
Еще перед вылетом в тайгу я почувствовал недомогание. В это время по всей стране свирепствовала эпидемия гриппа, пришедшая с запада, и я, вероятно, заразился в деревне. Теперь я почувствовал, что болезни не миновать. Перспектива более чем неважная. За окном зверский мороз, изба не прогрета, ухаживать за мной некому. Поэтому я приготовил заранее все необходимое для длительного лечения. Обычно против гриппа применяют аспирин. Я этим лекарством умышленно не пользуюсь, потому что аспирин сбивает температуру и тем самым растягивает болезнь на более длительный срок. У меня другой принцип лечения. Я предоставляю организму свободу самому вырабатывать средства защиты. Поэтому на первых этапах ничем не препятствую повышению температуры тела, ведь известно, что этот процесс в несколько раз увеличивает сопротивляемость организма против заразы. И, только когда температура подскочит до 40°, я начинаю помогать себе лекарствами, преимущественно антибиотиками и сульфамидами. Этим я добиваюсь быстротечности процесса болезни. Безусловно, я понимаю, что данный способ лечения приводит к перегрузкам на сердце. Но пока оно выдерживало эти перегрузки. Зато через три — пять дней я буду здоров. А с аспирином можно затянуть на полмесяца и больше. Да и организм после такого длительного периода сильно ослабевает, и надо беречься, Чтобы не подхватить еще и осложнения. Короче говоря, надо мобилизоваться и перенести очередное испытание судьбы.
Какой-то непонятный грипп я подхватил. Температура, как и положено, поднялась высоко, но никакой слабости я не чувствовал. Работал по хозяйству и даже ходил на охоту, когда мороз на один день сдал до −40°. В общем, лежать не пришлось, хотя по вечерам температура тела повышалась до 39°, Д ночью организм разряжался испариной. Я буквально обливался потом. И так продолжалось трое суток. В последнюю ночь после потоотделения я почувствовал в теле необычную легкость и сразу понял, что с болезнью покончено. Будучи больным, я ни разу не испытал слабости или отсутствия аппетита. Не знаю, чем объяснить такое протекание процесса. Может быть, особенностями самого гриппа?
Но, так или иначе, теперь все нормально. Теперь можно было бы заняться и охотой. Говорю «можно было бы», потому что не дают морозы. Зима какая-то необыкновенная: сначала никак не могла прийти, а теперь держит так, что температура не поднимается выше −40°; −50° по ночам не редкость, а бывает и ниже. Но изба у меня теплая. Ночью я не подтапливаю, а по утрам на уровне нар ниже −3 −4° не бывает. Но Мальчику спать приходится при −15°, потому что на полу, даже при раскаленной печке, температура всегда держится не выше 0°. Это все конструктивные недоделки. Признавая за собой вину, я разрешаю поэтому Мальчику проводить время днем на нарах. Границей раздела наших территорий служит свернутое в рулон одеяло. Я располагаюсь с одной стороны, положив голову на одеяло, он таким же образом устраивается с другой. Так мы и лежим целыми днями голова к голове. Делать-то больше нечего. Я в основном размышляю, а Мальчик продолжает спать, отдаваясь во власть сновидений. Время от времени он вдруг то зарычит, то тявкнет прямо мне в ухо. От неожиданности я начинаю возмущаться. Тогда Мальчик примирительно, с извиняющимся видом лизнет меня в ухо и, убедившись, что я «отошел», продолжает прерванное занятие. Удивляюсь, откуда в нем такая способность ко сну; у меня ее нет и я изнываю от безделья. Оказывается, это очень трудно — так вот лежать и ничего не делать. Теперь я начинаю понимать пенсионеров, которые, лишившись привычной трудовой деятельности, умирают от тоски, сначала фигурально, а потом и по-настоящему. Уверен, что эти люди прожили бы дольше, если бы не меняли так резко образ жизни. Очевидно, я проживу очень долго, так как к старости буду подготовлен и закален этими периодами безделья, которые в моем возрасте и переносить труднее: энергии-то больше, и она рвется наружу.
По радио сообщают, что в Якутии морозы доходят до −62°. Такого не было с 1927 года. У нас та же картина. Однако на охоту я все-таки умудряюсь выскакивать. Мороз такой, что приходится делать все бегом. У капканов стараюсь задерживаться минимум времени, почти на ходу зачищая их. Но если обнаруживаю добычу, вынужден останавливаться минуты на две. За это время Мальчик успевает пробежаться вперед и назад несколько раз: он тоже пришел к выводу, что от холод спасает только движение. Но убегать далеко от себя я ему запрещаю, вот он и носится по лыжне туда и обратно, отрываясь от меня только метров на 100–150. Так, в бегах по пересеченной местности, и проходит охота. Но зато я снял хороши урожай. Ведь не проверял целый месяц. За это время на путиках застряло 12 соболей, а еще в шести капканах остались лапки. Это уже поработали мои конкуренты. На сей раз, орудовали уже не песцы. Трех сорвала росомаха, двух съели сам соболя, а одного подобрал волк. Росомаха и соболя-«каннибалы» были наказаны тут же, а вот волк оказался хитрее всех и избежал наказания. Происходило все это так.
