Шолохову, думается, трудно было не понимать, какое могучее и выверенное творение социалистического реализма театр берется воплотить на сцене, и, когда разговор шел о будущем спектакле, писатель будто находил свои тропочки к душам актеров, предупреждал, казалось бы, о правдивости деталей, об особенностях речи, а затем, как бы исподволь, незаметно, приводил беседу к самому главному и крупному – к верности передачи типичных характеров в типичных обстоятельствах, к всеобщей правде жизни народной.
– Что я прошу? – так, примерно, передает обращение М.А. Шолохова к артистам А. Суичмезов. – Я прошу передать дыхание земли, ее аромат, как и дыхание романа… Стоит ли ставить спектакль? Да, стоит. Но чтобы это был спектакль большой, достойный всесоюзной сцены. А я и все наши товарищи будут вам помогать: хотел бы, чтобы вы вжились в образы, изучили жизнь героев, подумали о них, пожили среди казаков, посмотрели, как они живут, послушали, как говорят, – если Нагульнов или кто другой из героев заговорит чуть не так – никто из зрителей вам не поверит.
У Э. Бейбутова я заметил в записях жирно выделенную фразу:
– За жизнью надо поспевать!
У А. Суичмезова:
– Будет правда – будет успех.
Фразы не длинные, а за ними одно: Ростовский-на-Дону драматический театр держит ответственный экзамен. И сам он должен трудиться, и помогать ему должны все…
Рассказывают, что в конце беседы Шолохов, очень тонко говоря про особую, необходимую актеру способность передавать всю сложность чувств, переживаний, вспомнил, к слову, и сцену последнего прощания Нагульнова с Лушкой – ту, что происходит после смертельной схватки Нагульнова и Тимофея.
Удивительная по своему драматизму сила сосредоточена здесь и в авторских описаниях, и в словах героев. А где все же высшая острота драматизма этой сцены, в каком моменте?
– Это – твой. Остался, когда ты ушла от меня… Возьми, теперь он мне не нужен…
Эти слова звучат, когда Макар Нагульнов протянул Лушке на ладони скомканный, давно не стиранный, серый от грязи кружевной платочек.
Так вот еще каков Макар! Теперь платочек ему не нужен…
И Михаил Александрович напомнил актерам: важно, как передаст Нагульнов платочек Лушке – позволит ли он зрителю ощутить все то, что переживает Макар в эти мгновения?
К глубокому реалистическому театру жизненной правды зовет Шолохов.
– Возьми, теперь он мне не нужен…
Да, именно тут раскрывается новый для Лушки Нагульнов, на котором она остановила взгляд и низко склонила в поклоне свою гордую голову. «Быть может, иным представился ей за эту последнюю в их жизни встречу всегда суровый и немножко нелюдимый человек. Кто знает?..»
И так едва ли не каждая фраза: ответственность автора пьесы перед романистом, перед постановщиком, перед актерами; ответственность постановщика и актеров перед драматургом и писателем-прозаиком, ответственность актеров перед постановщиком и перед зрителями…
* * *
С В. Краснопольским (Нагульнов), П. Лободой (Щукарь), Н. Провоторовым (Давыдов), А. Никитиным (Нестеренко), А. Мальченко (Шалый), В. Шатуновским (Устин) и другими участниками спектакля необычайно интересно поговорить, вернее, послушать их, когда они говорят о ролях, о спектакле. И как хочется, слушая увлеченного, прислушивающегося к самому себе (потому что во время рассказа он проверяет себя, открывает что-то новое), как хочется, удивляясь внутреннему пламени, горящему в остро чувствующем и мыслящем художнике, сказать: советский артист, действительно советски й артист.
Н. Провоторов, недавно переехавший из Казани, на набережной предрассветного Дона говорил мне, как все больше влюбляется в город, в степи, в Дон, и чувствовалось – это не только он сам, это его морячок Семен Давыдов, присланный партией строить колхозы, влюбляется…
Вот Провоторов – Давыдов, который рассказывает – «вскрывает», как говорят, свою большую сцену с Нестеренко и, в частности, эпизод борьбы на поле, и то, «что рабочий класс во всяком деле должен быть сверху, это исторически обосновано, факт!» и то, как передает Нестеренко Давыдову матово блеснувший браунинг.
Н. Провоторов доверительно, будто только что получил браунинг, говорит:
– Это он для этого, может, и приезжал?.. Понимаешь?.. Ну, конечно, не только для этого, он все положение в колхозе почувствовал и Давыдова понял, но браунинг-то он все время в кармане куртки носил… А?.. Понимаешь?
Я понимаю, что бешено идет работа артиста, даже во время беседы со специальным корреспондентом журнала, но сбивать его я боюсь… Было однажды в Москве, Н. Провоторов проигрывал мне сцену из «Третьей патетической» и «загипнотизировал» меня: непроизвольно, в необходимый по мизансцене момент, я поднялся и ответил рукопожатием Провоторову в образе В.И. Ленина…
* * *
«Мечта Давыдова – это одновременно мечта автора «Поднятой целины», – справедливо замечал Ю. Лукин в своей книге о М. Шолохове. Этой мечтой и порождаются возвышенный лиризм, революционная романтичность, этой мечтой героев определено все, что дорого нам в «Поднятой целине».
Славный социалистический гуманист нашего времени Михаил Шолохов – всем, чем жива «Поднятая целина», – говорит нам сегодня: «Счастье человека – счастье народа». И отсюда – тема коммунистической человечности раскрывается в изображении суровой, непримиримой борьбы во имя счастья народа. И мечта Шолохова – мечта народов, а книги Шолохова – книги народов.
Ростов-на-Дону, 12 июля (ТАСС). По донским степям прошла эстафета молодых целинников, совершающих мотопробег, посвященный десятилетию со времени начала освоения целинных земель. Мотопробег проходит по 51-й параллели, на которой находится Целиноград.
В составе группы мотоциклистов – журналисты краевой газеты «Молодой целинник» Петр Скобелкин и Юрий Чернов. Позади у них уже более 21 тысячи километров.
В станице Вешенской молодые целинники встретились с М.А. Шолоховым. Писатель радушно принял гостей. Он интересовался, как идет пробег, ознакомился с фотоальбомом, рассказывающим о покорении целины, и сделал в нем надпись: «Работникам «Молодого целинника» с дружеским приветом М. Шолохов». Писатель просил передать свой сердечный привет труженикам целины.
Мартти Ларни
Семь дней с Шолоховым
Волнующие переживания, накопившиеся за недельное пребывание в гостях у великого русского писателя, вызвали немало последующих размышлений. Я один из тех счастливых иностранцев, кому представилась возможность погостить у Михаила Александровича. Может быть, мой гостеприимный хозяин, приглашая меня и мою жену в Вешенскую в самую жаркую июльскую пору, думал испытать мою выносливость к жаре. Откровенно признаться, теплый сухой воздух Дона был исцеляющим средством для моего радикулита. А вот замечательное гостеприимство действительно было таким, которое требует «выносливости».
