...
«Распространились ужасающие слухи, будто Биконсфилд будет обращаться к конгрессу на французском языке. Полномочные представители испытали бы большое разочарование, сказал лорд Одо. «Все они знают вас как величайшего мастера английского ораторского искусства и жаждут получить от вашего выступления высочайшее интеллектуальное наслаждение». Лорд Одо потом говорил, что он так и не понял: уловил ли премьер-министр намек или принял комплимент как должное»19.
Дизраэли прибыл в Берлин, чувствуя себя в свои семьдесят четыре года не вполне здоровым. Кроме того, на нем висел тяжелый груз выбора между войной и миром. Королева и кабинет пришли к выводу, что экспансионизм России необходимо остановить любой ценой, и послали в Мраморное море британский флот20. Одо Рассел на следующий день писал брату Гастингсу, герцогу Бедфорду: «Лорд Биконсфилд постоянно взвинчен, лорд Солсбери – чем-то встревожен, остальные полномочные представители тоже нервничают, и все это очень неприятно»21.
У Дизраэли сложились близкие отношения с королевой, и он в продолжение всего конгресса слал ей весьма нестандартные письма. Элегантный, знающий толк в литературе лидер консерваторов нравился ей гораздо больше, чем суровый и любящий читать нотации лидер либералов Уильям Юарт Гладстон (1809–1898). «Вы, конечно, слышали, что меня называют льстецом, – сказал как-то Дизраэли Мэттью Арнолду, – и это сущая правда. Все любят лесть. А когда вы имеете дело с членами королевской семьи, то лесть сверх меры только полезна»22. Вот типичный образчик его послания королеве:
...
«Вдали от вашего величества, в чужой стране, под бременем огромной ответственности особенно остро понимаешь, как твое счастье зависит от исполнения долга перед вашим величеством и великодушной оценки вашим величеством твоих усилий»23.
12 июня Дизраэли сообщил королеве Виктории о том, что, к его великому удивлению, Бисмарк пожелал встретиться с ним сразу же по прибытии в Берлин:
...
«Соответственно, без пятнадцати десять лорд Биконсфилд ожидал приема у канцлера. Они не виделись шестнадцать лет, но и этого немалого промежутка времени, казалось, было недостаточно для того, чтобы объяснить те перемены, которые лорд Б. отметил в облике канцлера. Вместо высокого, грациозного и подтянутого графа он увидел перед собой весьма тучную личность с красным лицом, обрамленным серебристой бородой. Стиль поведения остался прежним, возможно, менее динамичным, но таким же открытым и неподдельным… Говорил он много, четко и спокойно, без каких-либо гротескных выражений, которыми славился прежде… Б. предоставляет нам заниматься делами, которые касаются Англии, поскольку Англия определенно готова к войне с Россией»24.
Берлинский конгресс открылся 13 июня 1878 года. Дизраэли сообщал королеве Виктории:
...
«В два часа конгресс начал заседать во дворце Радзивиллов – величественном зале, недавно отреставрированном и теперь заполненном позолоченными мундирами, украшенными сверкающими звездами. Лорд Б. полагает, что не каждый день будет столь парадным и нарядным. Президентом избрали князя Бисмарка, человека-гиганта, огромная фигура которого, не менее шести футов и двух дюймов, тем не менее сложена пропорционально. В утренние часы произошел конфуз: князь Горчаков, ссохшийся старик, шел, опираясь на руку своего соперника-великана, а у князя Бисмарка в это время случился приступ ревматической боли, и оба они упали. Собака Бисмарка, видя, что ее хозяин, как ей показалось, борется с оппонентом, бросилась ему на выручку. Говорят, что князь Горчаков не был изувечен или покусан только благодаря самоотверженным усилиям своего компаньона… В семь часов состоялся праздничный банкет в Старом дворце потрясающей красоты. Это настоящий дворец, хотя, как ни странно, великолепные комнаты и галереи, где собрались гости, когда-то, в дни королевы Анны, служили местом обитания для бедных поэтов. Наверх вели по меньшей мере около сотни ступенек, лорд Б. опасался, что придет последним, но у церемониймейстера и других гостей дыхание оказалось еще более стесненным, и процессия продвигалась с остановками»25.
Перед конференцией русские согласились с тем, что весь Сан-Стефанский договор может быть пересмотрен, а британцы пошли на то, чтобы дать русским право вето. Одо Рассел в письме Гастингсу с конгресса продемонстрировал, что он, как и его шеф, тоже способен на лесть:
...
«Я окружил лорда Биконсфилда знаками внимания и уважения, уступил ему свое место за столом, словно он был самой королевой или принцем Уэльским, чем он был чрезвычайно польщен. Он называет меня «дорогим и досточтимым коллегой», заверяет в том, что одной из главных целей его визита в Берлин было “познакомиться с моей супругой, самой обаятельной женщиной из всех когда-либо ему встречавшихся”»26.
Бисмарк нередко изумлял и приводил в замешательство и Дизраэли, и лорда Солсбери, министра иностранных дел, своим странным поведением. 16 июня император и императрица пригласили Дизраэли и Солсбери приехать к ним в Потсдам. Но как отметил Дизраэли в дневнике, Бисмарк настоял на том, чтобы премьер-министр вначале встретился с ним:
...
«Прежде чем отправиться в Потсдам, я получил приглашение на беседу от князя Бисмарка, которая длилась около часа. Я так и не понял, какова была цель нашей встречи. Мы ничего не обсуждали, это был монолог, бессвязный, забавный, эгоцентричный, автобиографический. Поскольку встреча была предложена его высочеством, то я сам не затрагивал каких-либо тем. После меня на удивление аналогичная беседа состоялась с лордом Солсбери, тоже приглашенным Бисмарком… ни слова о деле не услышали от князя Бисмарка ни я, ни лорд Солсбери»27.
На следующий день, 17 июня, у лорда Дизраэли появилась еще одна возможность столкнуться с причудами Бисмарка. Он был приглашен на официальный обед – редкий случай – в дом Бисмарков. Дизраэли сообщал королеве Виктории:
...
«В шесть часов большой прием у Бисмарков. Все эти банкеты здесь устраиваются на высоком уровне. Присутствовало около шестидесяти гостей. Была и княгиня. Она, конечно, не красавица, но, как говорят, дома имеет несомненное влияние. Меня усадили справа от князя Бисмарка, и поскольку я не привык много есть на публике, то мне ничего не оставалось, как слушать бесконечные монологи в духе Рабле о вещах, о которых не стоило бы говорить вслух. Он убеждал меня в том, что не надо доверять принцам и придворным, что его болезни вызваны не французской войной, как думают некоторые, а ужасным поведением его сюзерена и т. д. и т. п. В архивах семьи хранятся документы, королевские письма, обвиняющие его после стольких лет верной службы в предательстве. Он продолжал говорить в таком же духе, пока я не счел необходимым заметить, что, несмотря на «двуличие», якобы, по его словам, свойственное всем сюзеренам, я служу государыне, которая является воплощением честности и справедливости и которую любят все министры. Разительный контраст между мягкой, почти ласковой манерой говорить и людоедским смыслом выражений просто потрясает. Он начитан, хорошо знает современную литературу. Его характеристики персонажей пикантны и остры. Он до безрассудства искренен. Он накрепко привязан к австрийцам, вне зависимости от того, считает ли их действия правильными или неправильными, и всегда добавляет: «Я предлагал себя Англии, но лорд Дерби полтора месяца не замечал моих намерений, а потом отверг их»28.
