К сентябрю Набоковы добрались до Нью-Йорка и сняли номер в отеле «Манхэттенз парк кресент» на углу 87-й улицы и Риверсайд-Драйв86. Для переговоров с издателями и адвокатами оставалось всего три недели — в конце сентября супруги на три месяца уплывали в Европу.
К середине восьмидесятых годов тираж «Лолиты» во всем мире достиг четырнадцати миллионов экземпляров, о чем, конечно же, в сентябре 1959 года Набоков знать не мог. Он предполагал, что хотя книга и продержалась в списке бестселлеров около года (236 700 экземпляров «Лолиты» было продано через магазины, 50 000 — через книжные клубы)87, скоро интерес к ней пойдет на убыль. Чтобы не платить огромных налогов, Набоков, посоветовавшись со своими адвокатами, учредил трастовый фонд, распределив полученные за последний год доходы (отчисления за «Лолиту» в мягкой обложке и гонорар за права на экранизацию романа) на последующие несколько лет. Он послал новую партию бумаг в Библиотеку Конгресса. Он встретился с Уолласом Брокуэем и его редактором Уильямом Макгвайром из «Боллинджена». Работая над «Евгением Онегиным», Набоков с удовольствием и с немалой пользой перелистывал в библиотеках Корнеля и Гарварда Второй международный словарь Вэбстера. Полагая, что в скором времени придется вычитывать корректуру «Онегина», он попросил Макгвайра купить ему такой словарь — чтобы взять его с собой в дорогу88.
Набоковы собирались пробыть в Европе не более трех месяцев89. Путешествие это Набоков задумал уже три или четыре года назад — когда ему повысили зарплату и отпала необходимость платить за обучение Дмитрия. После войны он регулярно переписывался со своей сестрой Еленой, но не видел ее с 1937 года. Овдовев в 1958 году, Елена работала библиотекарем в Женеве. Недавно Набоков начал переписываться и с братом Кириллом, в прошлом не слишком блистательным поэтом, теперь сотрудником туристической фирмы в Брюсселе. Набоков никогда не был особенно близок с другой сестрой, Ольгой, зато постоянно посылал деньги ее сыну Ростиславу, о котором Ольга почти не заботилась. Но Ольга, Ростислав, его молодая жена и сын жили в Праге, а даже приоткрыть железный занавес Набоков, естественно, не мог.
Набоковы не хотели надолго уезжать из Америки в основном из-за Дмитрия, который продолжал учиться музыке в Нью-Йорке. И разумеется, если оставаться в Корнеле, надо было вернуться к весеннему семестру, не позже конца января. Вера давно уже считала, что совмещение писательской и преподавательской работы слишком утомительно для ее мужа, а теперь они плыли в Европу, где их с нетерпением ждали французские, английские и итальянские издатели, и стало ясно, что к концу января им не вернуться. К тому же у Набокова больше не было ни желания, ни, главное, необходимости проводить регулярные университетские занятия и переносить холодные итакские зимы. В сентябре он написал Дину Мэлоту, ректору Корнеля, что больше не вернется к своей работе90.
Все же, когда неделю спустя Набоковы всходили на направляющийся в Гавр пароход «Либерте», они еще не понимали, до какой степени «Лолита» изменила их жизнь. Да, в феврале они на несколько месяцев вернулись в Америку (по причине, которой в сентябре еще невозможно было предвидеть) и никогда не переставали гордиться своим американским гражданством, но жить в Америке им больше было не суждено.
В 1940 году, нищим и никому не известным эмигрантом, Набоков приплыл в Америку, страну, в которую так долго пытался попасть и в которой надеялся обрести новую родину. Он уехал из Европы, где всегда чувствовал себя изгоем, вписался в американскую жизнь, принял американские обычаи, объехал всю страну и воспел ее автострады. Даже когда он с трудом сводил концы с концами, он видел в Америке страну безграничных возможностей, и постепенно стал в ней ученым, писателем и преподавателем — и к тому же неожиданно прославился на весь мир. Он не хотел жить на одном месте, предпочитая менять дома, квартиры, хижины и мотели. В то же время, пусть и сохраняя духовную независимость, он вынужден был тянуть преподавательскую лямку то в Стэнфорде, то в Уэлсли, то в Гарварде, то в Корнеле — у него просто не было выбора.
Теперь же он волен был выбрать то, чего ему больше всего хотелось: посвятить себя одному лишь искусству, жить, сохраняя некоторую дистанцию от внешнего мира, не зная бытовых проблем, не обзаводясь собственностью и не пуская корней, которые, возможно, в один прекрасный день придется обрубать снова. Именно Европа, как он вскорости убедился, оказалась тем местом, где более не стесненный в средствах Набоков смог вести этот уникальный набоковский образ жизни, оставаясь вечным странником, но обитая в апартаментах hôtel de luxe[141].
До сих пор моя жизнь дивным образом превосходила все упования мальчишества и юности… В пятнадцать лет я представлял себя известным на весь мир семидесятилетним писателем с копной волнистых седых волос. Сегодня я практически лыс.
«Твердые убеждения»1
ГЛАВА 17
Преследуемый славой: Европа, Америка, Европа, 1959–1961
«Статуя Свободы голосует, чтобы ее подвезли в Европу», — написал Набоков в дневнике 29 сентября 1959 года, покидая нью-йоркскую гавань. Двадцать лет назад он прибыл в Америку из Европы никому не известным эмигрантом. Теперь же он возвращался в ожидающую его Европу на судне, в библиотеке которого устроили в его честь выставку его книг — «Лолита», «Пнин» и только что изданные «Приглашение на казнь» и «Стихи». Он все еще собирал впечатления для «Ады», все еще удивлялся ветрености славы и несколько лет спустя вспомнил «Либерте», описывая самоубийство Люсетты в Атлантическом океане: в витрине лайнера «полдюжины экземпляров „Сольцмана“ в лоснистых суперобложках внушительной грудой возвышались между портретом красивого, вдумчивого, ныне совсем забытого автора и букетом иммортелей в вазе эпохи Минго-Бинго»2.
Капитан — по мнению Веры, хорошо знакомый с Фрейдом, но не с «Лолитой» — приглашал их на коктейли и без конца старался установить, почему ее мужа заинтересовал такой сюжет. Глава фирмы «Боббз-Меррилл», издавшей роман «Смех в темноте», которым Набоков дебютировал в Америке, пытался переманить его из «Путнама». Лайнер так и кишел читателями и почитателями, в основном, как заметила Вера, женского пола3.
Путешествие было приятным — Набоков всегда предпочитал неспешность и нескученность атлантических странствий тому, как он представлял себе авиаперелеты, — и 5 октября «Либерте» причалил в Гавре. Набоковы сели на поезд и поехали в Париж. Они не были там с мая 1940 года — когда в город входили немецкие оккупационные танки. Теперь Париж оккупировали американцы и автомобили. Посетители Автомобильного салона не могли найти места в гостиницах, и бесприютные американские туристы толпились по углам, обсуждая свои напасти4. Еще не осознав, что автомобили и туристы совершенно преобразили Европу, Набоковы покинули Париж и отправились прямиком в Женеву.
