Де Голль в мае 1968 года
В самый разгар всей этой суматохи поступает ошеломляющая новость: де Голль исчез! Вертолет, на котором он вылетел в Коломбэ, не прибыл туда вовремя!
«Генерал сошел с ума, — восклицает один из министров. — Мы попали в историческую драму». Все брошено на поиски пропавшего президента. Наконец, в 16 часов 29 мая военный министр сообщает Помпиду, что органы противовоздушной обороны напали на след генерала: его вертолет улетел в Западную Германию! Звонят в штаб французских оккупационных войск в Баден-Бадене генералу Массю. Он сообщает, что де Голль у него и все в порядке. В «Отель Матиньон» вздох облегчения. «Я пережил два часа ужасной тревоги», — говорил Жорж Помпиду. В G часов вечера де Голль позвонил ему уже из Коломбэ и сообщил, что завтра, 30 мая, он вернется в Париж и проведет намеченное заседание Совета министров.
Что же произошло? Чем объясняются эти странные поступки генерала, оставившего столицу в самые критические дни майских событий?
Конечно, «Коннетабль» растерялся и испытывал острый моральный кризис. События ошеломили и захлестнули его. Позднее, в декабре 1969 года, в беседе с Андрэ Мальро он скажет: «В мае 1968 года все от меня ускользало. Я не мог больше рассчитывать на свое собственное правительство». Он действительно нуждался физически и морально в какой-то разрядке. Вспомним, какое потрясение он испытал в 1940 году в связи с. неудачей экспедиции в Дакар. А ведь тогда он был еще сравнительно молод. 28 лет не прошли для него бесследно, и де Голль состарился. А старость, как он сам говорил, это крушение. Если переводить буквально его выражение, «это кораблекрушение».
Когда он внезапно покинул Париж, у него не было никакого определенного плана действий. Многое свидетельствовало об импровизации, неожиданности поступков в ходе всей этой самой необычайной эскапады генерала. Он полетел в Баден-Баден не один, он забрал семью, туда был специально вызван его сын Филипп де Голль. Он взял с собой важнейшие бумаги и вещи. Когда же он вернулся из-за Рейна, то в Коломбэ с аэродрома он приехал в случайной полицейской машине. Следовательно, генерал действительно думал об уходе. Вообще в его характере всегда проявлялась органическая двусмысленность слов и действий. Он в принципе не считал нужным обязательно придерживаться заранее установленного плана. Вспомним его военную «доктрину обстоятельств», его глубокую склонность к Бергсону, его стремление поступать под влиянием интуиции, чутья, эмоций. Тем более в таких запутанных, неожиданных обстоятельствах. К тому же он всегда считал целесообразным вносить в свои действия элемент таинственности и загадочности. Все это сказалось, конечно, на поведении генерала в данном случае с особой силой.
В бесчисленных попытках анализа поведения генерала, которое считают одной из интересных загадок французской истории, уже предпринятых во Франции, содержится, конечно, множество гипотез относительно намерений де Голля. Пишут о его стремлении вызвать психологический шок даже среди собственных сторонников, начинавших колебаться, не говоря уже о всей буржуазии, которую генерал хотел оставить на момент перед пустотой. Свидание с Массю трактуется как стремление проверить надежность армии, припугнуть репутацией этого генерала, за которым уже когда-то маячила тень гражданской войны. Внезапный отъезд де Голля из Парижа связывают с демонстрацией трудящихся, намеченной на 29 мая. Трудно сказать, действительно ли де Голль опасался, что демонстранты под влиянием гошистов пойдут штурмовать Елисейский дворец. Во всяком случае, его внезапный отъезд служил намеком на такую возможность. Ведь в истории Франции уже случалось, что ее правители покидали столицу при наступлении революции, чтобы затем отвоевать ее, действуя извне. Словом, надо было толкнуть Францию «порядка» с помощью страха к сплочению вокруг де Голля. К этому в конце концов и свелась тактика генерала.
30 мая в 14 часов 30 минут генерал вернулся в Елисейский дворец. Он предстал перед своими министрами твердым и решительным, по мнению многих, как бы помолодевшим. «Я принял решение. Я остаюсь», — заявил он на заседании, где обсуждался план дальнейших действий. Объявленный 24 мая де Голлем референдум решено отложить, а вместо него провести досрочные выборы в парламент. Ведь поражение на референдуме привело бы к уходу генерала, а поражение на выборах не помешало бы ему продолжать борьбу и дальше. Тем более что теперь он решил не допустить поражения.
В 16 часов 30 минут французы слышат выступление де Голля по радио. На этот раз его не видят одновременно на экранах телевизоров. Нет времени, чтобы выучить текст в 60 строчек, а он не хочет, особенно сегодня, демонстрировать свою слабеющую память, читая по бумажке. В отличие от неудачного выступления 24 мая, его голос звучит гораздо тверже. Генерал начинает серьезный, решающий бой. Он говорит: «Будучи носителем национальной и республиканской законности, я изучал в течение 24 часов все без исключения возможности, которые позволили бы мне поддержать ее. И я принял свое решение. При нынешних обстоятельствах я не покину своего поста. Я получил свой мандат от народа и я его выполню… Я распускаю сегодня Национальное собрание».
И далее следует безапелляционное объявление войны Французской компартии, «которая является тоталитарной организацией, даже если у нее уже имеются соперники». Он угрожает прибегнуть «к иным средствам», чем выборы. Он требует всюду организовать «гражданские действия», то есть создавать отряды по борьбе с левыми. Он провозглашает префектов «комиссарами Республики», наделенными всеми полномочиями в борьбе против «подрывной деятельности». Против кого и чего? Вот как он говорит о противнике: «Франции угрожает диктатура. Ее хотят заставить подчиниться власти, которая была бы введена в обстановке национального отчаяния, власти, которая, разумеется, была бы прежде всего властью победителя, то есть тоталитарного коммунизма».
Итак, генерал де Голль вновь обрел способность к энергичному действию. Однако при этом он унизился до самой пошлой демагогии. Орган компартии газета «Юманите» констатировала: «Глава государства хитрит и лжет. Он лжет, когда обвиняет Коммунистическую партию в подготовке подрывной деятельности». Конечно, Пятая республика оказалась под угрозой. Эта действительно тоталитарная система личной власти могла быть заменена восстановленной и обновленной демократией. Но де Голль беззастенчиво поставил все с ног на голову. Как обычно, он не усматривал в этом ничего аморального. Его склонность к военному образу мышления, всегда допускавшему ложные маневры, — обман противника на войне, оправдывала использование их и в политике.
