знал, что Кэти, жена Джимми, любила свой диван, а я не мылся пару дней. А потом я вернулся домой, в наш дом в Фулхэме, поставил стул посреди комнаты и просто попытался поговорить с отцом. «Привет, папа, бла-бла-бла». Что бы ты ни делал.
Я никогда не чувствовал, чтобы они возвращались, люди, которых ты любишь. Они не возвращаются к тебе – они ушли. С этим так трудно справиться. То же самое и с твоими врагами: когда они уходят, ты по ним скучаешь. Невозможно быть обычным человеком и, не кривя душу, сказать, что это не так.
Я говорил вам: «Я вижу всякие штуки». Речь никогда не шла о конкретных людях, скорее, об энергиях, чувствах, которые ты улавливаешь. Но в случае с моим отцом я знал, что он ушел, его энергии больше не было рядом, и это было настолько сильное ощущение одиночества, пожалуй, самое сильное – с тех пор, как умерла мама. Я просто сидел на стуле в гостиной. Я намеренно выдвинул его прямо на середину комнаты – почти театрально, я полагаю. Я собирался поставить пластинки и включить музыку, я установил систему, но я не смог до нее добраться. Так что я просидел в тишине целую вечность – позже я узнал, что прошло около восемнадцати часов. Мой брат Джимми приехал и забрал меня. Он сказал: «Я знаю, что ты делаешь, впусти нас!» И он был совершенно прав.
На папиных похоронах я был на грани того, чтобы разреветься, чего никогда не было с мамой. От меня ожидали, что я произнесу что-то вроде речи. Я не мог, просто не мог. Иногда слова тебя подводят. Я подошел, когда мне захотелось – мне очень надоело, что священник болтает без умолка, – наклонился к гробу и поцеловал мертвое тело моего отца в щеку. Я посмотрел вниз и сказал: «Это мой папа!» И распался на части. Мне так его не хватало.
Спасительной благодатью стало отсутствие прессы. Возможно, в этом нашло отражение какое-то проявление уважения, поскольку многие журналисты, которые обычно с удовольствием воткнули бы в меня нож, повели себя реально порядочно и оставили меня в покое. Возможно, даже доброта, и они и правда знают, что существует черта, которую нельзя переступать, потому что я видел, как они мусорят на похоронах других людей. Сама перспектива того, что подбежит с камерой журналист и типа: «Итак, как ты себя теперь ощущаешь, когда твой отец мертв?..» Даже подумать об этом страшно. Это стало таким гротескным.
После похорон мы устроили по отцу поминки в пабе на севере Лондона, неподалеку от того места на Бенвелл-Роуд, где я раньше жил. Замечательное мероприятие, чтобы почтить его память. В этом проявился настоящий дух общины – вот почему так много людей пришли, чтобы выразить свое почтение. Мы все взаимосвязаны; и это поразительное утверждение общности самым болезненным из возможных способов. Это значило так много для стольких людей. Настоящее собрание кланов, в стиле рабочего класса, которое прошло в пабе, хорошо известном как гангстерский притон!
Я стоял рядом с несколькими замечательными парнями, которые пришли помянуть отца, – настоящие болельщики «Арсенала». Они любили отца из-за атмосферы района, в котором мы жили, из-за того, кто мы такие, из-за самого духа общины. И с кого начались неприятности? С моих чертовых двоюродных братьев из Голуэя. Они вели себя позорно и отвратительно. Вот я пытаюсь почтить смерть своего отца, а одна из дочерей двоюродной сестры подходит ко мне, приподнимает платье, принимается танцевать какой-то танец с прихлопами, да еще и спрашивает меня: «Смотри, я умею танцевать! Можешь устроить меня на “Икс-фактор”?» Ответом было: «Нет!» А ее реакция: «Ну ты ж мудак!»
Вот как они повели себя с нами. Насколько это уродливо? У этих людей какая-то серьезная болезнь. Выходит, мы должны вести себя за границей как ирландцы, а в итоге получаем ирландцев из Ирландии, которые ведут себя совсем не по-ирландски. Я чувствовал себя так, будто должен участвовать в прослушиваниях на похоронах собственного отца. И она оказалась не единственной. Была еще парочка родственничков, которые стояли передо мной и имели наглость спеть «Danny Boy» [418], песню, которую я, блядь, не особо люблю.
Джимми в то время выздоравливал от рака – мы не знали, полностью ли он оправится. Ох. Дважды ох. Потеря мамы была тяжелой, мне тогда едва перевалило за двадцать, но потеря отца на какое-то время заставила меня почувствовать, что у меня нет смысла или цели. Я не знаю, как бы я это пережил, если бы Нора не напомнила мне, что она тоже через это прошла.
Мне очень грустно обо всем этом рассказывать, и я понимаю, что вгоняю вас в скуку. Те, кто не хочет этого читать, могут проваливать на хуй, потому что – это – жизнь. Все эти уебки носятся со своими панковскими идейками, но они не понимают, что такое человеческая сущность. На мой взгляд, панк – это и есть человечность, а не пустая чепуха типа: «Ты носишь самый новомодный наряд? Круто, чувак!» Все, что я делаю, всегда связано с моей общиной, моими друзьями, моей семьей – и моей семьи больше нет, у меня нет никого, кроме моих братьев. Я хочу, чтобы вы поняли, какой бывает жизнь. Спасибо, что выслушали.
Правда, как я обнаружил, гораздо интереснее, чем сплетни, которыми переполнены учебники истории. Ничто не имеет столь легкого объяснения, как этого хотелось бы власть имущим. Гражданская война в Америке на самом деле вовсе не была связана с освобождением рабов. Это чушь. Ни одна война никогда не ведется из-за проблем морали. Это всегда связано с экономикой. Всего лишь загляните в историю.
Просто поразительно обнаружить, что ирландцы раньше назывались «черными». В те времена на них тоже смотрели как на чернокожих американцев. «Черный» был всеобъемлющим термином для всех низших смертных.
Моя связь с компанией «Бодог» распространялась не только на их Battle of the Bands. Примерно в то же время я работал для них над документальным сериалом под названием «Джонни Роттен любит Америку» [419], который так никогда и не вышел в эфир. Идея состояла в том, чтобы исследовать эпизоды американской истории, которые были малоизвестны или обычно замалчивались. Они хотели, чтобы мы нашли информацию о «солдатах-буйволах» – черных кавалеристах США, которых часто вычеркивают из истории, – однако Рэмбо предложил вместо этого рассказать о черных солдатах армии Конфедерации, поскольку никто не верил, что они вообще существовали.
Мы разыскали отставного школьного учителя по имени Нельсон Уинбуш, чей афроамериканский дедушка участвовал в Гражданской войне против Севера. На мой
