Был на поле Гросс-Егерсдорфском в семидесяти км от Кенигсберга. По-моему, все осталось неизменным за эти 225 лет, то же поле, тот же, кажется, лес, то же небо. Любопытно все-таки. А в Риге побывал во всяких там музеях, посмотрел старую Ригу и все время думал: где, в каком замке давал балы Апраксин и где тут мучился от нетерпения генерал Румянцев, но так, к сожалению, ничего и не придумал, а специалисты тоже ничего не знают, потому что им эти страницы русской истории вспоминать не хочется.
Ничего тебе не могу сообщить по твоим делам, ничего мне не известно, приедешь – узнаешь... Могу только сказать, что Евтуху хотели дать Дружбу народов, изменили и хотят дать Трудовика, кажется, такой же хотят дать и Андрюшанчику, у него где-то в мае, у Евтуха где-то в июле. Вот такие дела, вот кто, оказывается, внес крупный вклад в развитие. Кто давал всяческие телеграммы, кто участвовал в «Метрополе». Ну, как говорится, нетелефонный разговор. Но все-таки противно.
Что тебе будет там неуютно – я это предвидел: не та пора... Нужно было нам состыковаться, но что поделаешь. Такова жизнь. Ну увидимся здесь. Закажи наш стол, последний справа на веранде.
6 мая 1983 г. Виктор».
О. Михайлов из Коктебеля в Москву.
«Дорогой Васильевич!
Вот и подходит к концу мое крымское житие. Первый месяц теннис был плох оттого, что играть было почти не с кем: Миша-шофер и племянник Антропова Леня. Оба самородки. Теперь же понаехало столько, что Аня Дмитриева только два раза вышла на корт. Кстати, я говорил с замдиректора о том, что в Киеве (со слов Дмитриевой) на экспериментальной фабрике делается чудо-покрытие из пластика с идеальным отскоком, не боится воды и ее быстро пропускает, цветное (виден мяч), причем забеги – другого цвета. Он собирается приобретать это покрытие и просил о помощи в смысле моральной – письма и т. д. Будешь здесь, поговоришь с ним.
Здесь Мухоротик (на 4 дня приехал из Пересыпи), который велел тебе кланяться.
Тина дала мне телеграмму, чтобы я позвонил в отдел культуры ЦК Жукову Ивану Ивановичу. Он сообщил мне, что письмо театра им. Пушкина после моего ответа, посланного в отдел культуры, «закрыто», чтобы я не «волновался и спокойно работал», а по возвращении с ним обязательно встретился. И Лихонос (вернее, Лихоус, ибо усы у него стали загибаться вверх, как у бравого хорунжего), и другие сообщали, что меня за рассказ поносила «Немецкая волна» и «Свободная Европа», именуя «неосталинистом». Это ободряет.
Скучаю по тебе, по нашему теннису, троеборью, купаниям и шахматам – ничего этого у меня нет в той дозе, какая необходима и душе, и телу.
Спасибо за привет. Шлю самые сердечные приветы Гале и твоим детишкам. Крепко обнимаю. Твой Олег Михайлов.
День Победы. Коктебель».
<16.05.83> (Датируется по штемпелю на конверте.)
Из Москвы в Коктебель.
«Здравствуй, Виктор Васильевич!
Привет твоей Семье, если она уже собралась в Коктебеле!
Я пишу тебе из сельской глуши по двум причинам. Первое: хочется знать, читают ли на солнечных пляжах письма друзей? И второе: умеют ли радоваться за успехи друзей (да и за свои личные успехи)?
В общем, жилищная комиссия учла слезы Савеличева и угрозы Петелина и квартиру мне выделила. Я в тот же день отирался, конечно, в Союзе. Ко мне после подошел Рейжевский, мол, нечего было Петелину с трибуны кричать, мы бы и так по-человечески учли твое положение. Я поддакнул, поблагодарил, а про себя подумал: «Черта с два! Так бы и тянули до второго пришествия Христа!» Теперь документы пошли в Моссовет – что-то будет?! В полный голос радоваться, конечно, рано, всякое может случиться.
Мозолить мне пока глаза нечего, воюю с сорняками на огороде да дом в порядок привожу.
Авось после Коктебеля Петелину захочется взглянуть на российскую глушь – так милости прошу, отдельная комната, даже с дверью, с диваном и с письменным столом, сделанным из старой детской коляски – здесь ее качкой зовут. Выпилено дно, набита из досок столешница – и готов писательский стол! Правда, пока ничего за ним не пишется, время такое для меня нервное. Да ведь у гостей может и писаться.
Словом, Виктор и Галина Ивановна – наслаждайтесь морем и нас не забывайте.
Аркадий, Галя, Алексей Савеличевы».
<6 июня 1983> (Датируется по штемпелю на конверте.)
О. Михайлов из Коктебеля в Москву.
«Дорогой Васильевич!
Спасибо за письмо. Поздравляю и тебя с великими и малыми празднествами. Надеюсь 18 июня чокнуться чем-нибудь крепким. Тебя тут, конечно, страшно не хватает. Я только один раз окунался, даже играю частенько через силу: с кем-то и противно, например, с Островым. В паре с Джаном Дорри мы обыграли Аню Дмитриеву, которая играла в паре с поэтом Юдахиным. А так – нет друга, нет партнера. Только и остается – в шахматишки перекинуться с Лихоносовым или Семеновым, да перед обедом рюмку водки выпить у «генералов».
Чувствую, что что-то сдвинулось, и очень рад. Ведь не может же все это длиться бесконечно! Заметку я сделаю, как ты пишешь. О. Б. давала читать свой роман Мухоротику, и тот пришел в дикий ужас. Как человек наивный посоветовал ей тотчас забрать рукопись из «Совписа» и передать в «Профиздат», она примчалась ко мне: «Неужели так плохо? Может быть, позвонить отсюда Борису Николаевичу?» Еле успокоил.
Тина должна быть здесь 19-го и поселиться в хорошей комнате (с ванной) в «Голубом заливе». Это нас, правда, лишает дачи, но месяц на юге, может быть, важнее для Ольги, чем лето на даче. Очень их жду, особенно Ольгу, которая, как пишет Тина, уже начала меня забывать.
Потихоньку кропаю «Кутузова» – оказывается, гораздо труднее, чем я думал. Надо будет поехать мне в Ревель, где он служил у принца Гоуштейн-Бекского, и в Вильно, где дважды был генерал-губернатором. Сейчас жду посылку с книгами, которую Тина все никак не вышлет.
Сейчас поползу играть в теннис, но что-то окунаться охоты нет. Может, заменю море душем – тем более ветер, берег из щебенки, очень грязный. Напугали тут кое-кого обещанием землятресения на Кара-Даге до семи баллов – официально. Но все обошлось.
Обнимаю тебя, дорогой мой, и жду встречи. Гале поклон! Жаль, что ты не смог на этот раз приехать. Но не последний раз. Лихоносов и Семенов шлют тебе привет. Здесь очень симпатичный парень Геомар, только много пьет и меня спаивает. Тебя с ним хорошо вспоминали, до встречи!
Олег Михайлов».
<20.05.84> (Датируется по штемпелю на конверте.)
О. Михайлов из Москвы в Коктебель.
«Дорогой друг Васильич!
Узнал от Ивана Фотиевича, который подписывал мне бумагу в наш райисполком – о бывшей диспетчерской, что вы все доехали благополучно и что у вас там шли дожди. В Москве страшная жара, август стоит только что для дачи. Мы трудимся каждый на своем участке фронта: я продолжаю долбить Кутузова, а также поправил кое-как три главы из нового романа О. Б. Как мог Слава говорить ей прошлой осенью в Коктебеле: «Профессионально!» Я понимаю, отчего в ужасе Гаррий Немченко (об этом мне сообщил Лихоносов, куда Гаррий выехал). Ужас, как наворочено! Вчера мы – Слава, я, Ольга, с Тиной – были у О. Б. в Архангельском, гуляли по парку, благодаря Славе, который изъявил непременное желание искупаться, и впервые за долгий срок я подышал у нее на даче свежим воздухом, а не сидел и не только пьянствовал за столом. Вот почему, выпив 600 грамм водки, да еще полбутылки «Черного доктора», сегодня был работящ, ограничился за обедом пивом и даже остались силенки под вечер для письма.
