Через неделю, 15 декабря, Сталин, Калинин, Дзержинский, Молотов направили письмо ленинградскому руководству, в котором предлагался компромисс. «В целях единства, мира внутри партии» Сталин и его сторонники предлагали «членам Политбюро… не выступать друг против друга на съезде» и не публиковать письмо Ленинградской конференции и ответ ЦК на это письмо. Они соглашались ввести в состав секретариата одного представителя из Ленинграда и, приняв за основу резолюцию Московской конференции, «смягчить отдельные формулировки». Авторы письма лишь настаивали на том, чтобы в речах на съезде были осуждены позиции ленинградцев Саркиса и Сафарова, был отправлен в отставку редактор «Ленинградской правды», а три сторонника ЦК были бы введены в состав ленинградской делегации на съезд. Настойчивые попытки большинства в политбюро предотвратить раскол в партии пользовались широкой поддержкой коммунистов, не желавших дестабилизации в партии и стране. По этой причине Зиновьев и «ленинградцы» оказались изолированными перед съездом партии.
В отчетном докладе ЦК Сталин постарался не обострять внутрипартийных противоречий. Он сразу же заявил, что у него нет глубоких разногласий ни с кем из руководителей партии: «За последние две недели вы имели возможность слышать доклады о деятельности ЦК от XIII до XIV съезда со стороны членов ЦК и членов Политбюро, пространные доклады, в основном правильные. Я полагаю, что повторять эти доклады едва ли есть смысл. Я думаю, что это обстоятельство облегчает мою работу в данный момент, и я бы считал целесообразным ввиду этого ограничиться постановкой вопросов о деятельности ЦК нашей партии от XIII до XIV съезда».
В то же время Сталин постарался ясно определить суть своей позиции. С трибуны съезда он заявил, что «генеральная линия» партии исходит «из того, что мы должны приложить все силы к тому, чтобы сделать нашу страну страной экономически самостоятельной, независимой, базирующейся на внутреннем рынке, страной, которая послужит очагом для притягивания к себе всех других стран, понемногу отпадающих от капитализма и вливающихся в русло социалистического хозяйства. Эта линия требует максимального развертывания нашей промышленности, однако в меру и в соответствии с теми ресурсами, которые у нас есть». Сталин противопоставил «генеральной линии партии» «другую генеральную линию»: «она исходит из того, что наша страна должна остаться еще долго страной аграрной, должна вывозить сельскохозяйственные продукты и привозить оборудование… Эта линия ведет к тому, что наша страна никогда, или почти никогда, не могла бы по-настоящему индустриализироваться, наша страна из экономически самостоятельной единицы, опирающейся на внутренний рынок, должна была бы объективно превратиться в придаток общей капиталистической системы». Правда, Сталин не сообщал, кто отстаивал такую «генеральную линию».
Сталин призвал «вести работу: а) по линии дальнейшего увеличения продукции народного хозяйства; б) по линии превращения нашей страны из аграрной в индустриальную; в) по линии обеспечения в народном хозяйстве решительного перевеса социалистических элементов над элементами капиталистическими; г) по линии обеспечения народному хозяйству Советского Союза необходимой независимости в обстановке капиталистического окружения».
Определив главные направления политического и хозяйственного развития страны, Сталин подробно рассказал об экономическом положении. Вместе с тем он, не называя никого персонально, достаточно определенно высказался по многим вопросам, которые активно обсуждались накануне съезда. Прежде всего он решительно отмел обвинения «платформы четырех» о «кулацком уклоне» в партии. Признав справедливым критику некоего Богушевского, который, по словам Сталина, допустил «уклон в сторону недооценки кулацкой опасности», Сталин в то же время не счел этот «уклон» серьезным. Однако тут же он решительно осудил «другой уклон – в сторону переоценки кулацкой опасности, в сторону растерянности перед кулацкой опасностью, в сторону паники: «кулак идет, караул!» «Вы спросите: какой уклон хуже? Нельзя так ставить вопрос. Оба они хуже, и первый и второй уклоны».
И все же Сталин делал вывод, что, поскольку почти никто не сомневается в «кулацкой опасности», первый «уклон» не оказывает серьезного влияния на партию. «А вот что касается того, чтобы не раскулачивать, а вести более сложную политику изоляции кулака через союз с середняком, то это дело не так легко переваривается. Вот почему я думаю, что в своей борьбе против обоих уклонов партия все же должна сосредоточить огонь на борьбе со вторым уклоном». Из этого следовало, что Сталин объявлял «платформу четырех» «опасным уклоном», против которого надо было «сосредоточить огонь».
Однако попытки Сталина ограничиться в полемике завуалированными намеками не были поддержаны Зиновьевым, Каменевым и их сторонниками, которых вскоре стали именовать «новой оппозицией». Выступая на съезде, Каменев выдвинул весь набор обвинений, которые были изложены в «платформе четырех». При этом он заявил, что Сталин «целиком попал в плен… неправильной политической линии, творцом и подлинным представителем которой является т. Бухарин». В завершение он сказал: «Именно потому, что я неоднократно говорил товарищу Сталину лично, именно потому, что я неоднократно говорил группе товарищей-ленинцев, я повторяю это на съезде: я пришел к убеждению, что товарищ Сталин не может выполнять роль объединителя большевистского штаба… Мы против единоличия, мы против того, чтобы создавать вождя».
Эти слова Каменева были встречены аплодисментами ленинградской делегации и бурей возмущения остальных. Раздавались крики осуждения («Неверно! Чепуха! Вот оно в чем дело! Раскрыли карты!») и возгласы в поддержку Сталина («Сталин! Сталин! Большевистский штаб должен объединиться!»). В защиту Зиновьева и Каменева трижды выступала Крупская. Однако ее усилия не помогли Зиновьеву и его сторонникам. Они были в явном меньшинстве.
После столь острой дискуссии Сталин в своем заключительном слове перешел к открытой полемике против Зиновьева, Каменева и других. Сталин обратил внимание на разнобой в их суждениях по разным вопросам, за исключением вопроса о личной власти: «Каменев говорил одно, тянул в одну сторону, Зиновьев говорил другое, тянул в другую сторону, Лашевич – третье, Сокольников – четвертое. Но несмотря на разнообразие, все они сходились на одном. На чем же они сошлись? В чем же состоит их платформа? Их платформа – реформа Секретариата ЦК. Единственное общее, что вполне объединяет их, – вопрос о Секретариате. Это странно и смешно, но это факт». Сталин верно определил основную цель Зиновьева и Каменева – добиться превращения секретариата в их послушный инструмент, а генерального секретаря – в вечно трудящегося на них исполнителя: «Что же, если превращение Секретариата в простой технический аппарат представляет действительное удобство для Каменева, может быть, следовало бы и согласиться с ним. Боюсь только, что партия с этим не согласится». (Голос: «Правильно!»).
