Когда спустя несколько минут мы обнаружили, что все еще дышим, был сделан вывод о том, что дым на месте падения мины представлял собой… просто дым. Или, может быть, пар, шедший от грязи. Или что-то еще. Что-то шипело в песке, но не взорвалось, и газа тоже не было.
Какое облегчение.
Когда на полуострове аль-Фао операция была закончена, мы вытащили два из наших DPV и выехали на дорогу, ведущую на север к реке Шатт-эль-Араб. Эта река, впадающая в Персидский залив, разделяет Иран и Ирак. Мы должны были предотвратить возможные атаки террористов-самоубийц на катерах и спуск по реке плавающих мин. Мы обнаружили старую погранзаставу, брошенную иракцами, и устроили в ней наблюдательный пост.
Наши правила ведения войны были очень просты: если ты видишь кого-то в возрасте от шестнадцати до шестидесяти пяти, и это мужчина, стреляй в него. Убивай каждого мужчину, которого видишь.
Конечно, никто не объявлял нам об этом официально, но идея была именно такая. Но сейчас, когда перед нами был Иран, мы получили четкий приказ не открывать огня, по крайней мере, в сторону Ирана.
Каждый вечер нас будут обстреливать с другого берега реки. При этом мы не сможем открыть огонь, не запросив разрешения вышестоящего начальства. Ответ всегда будет четким: «НЕТ!» Очень громко и ясно.
Оглядываясь назад, я понимаю, что это было очень разумно. Самым тяжелым нашим вооружением были два «шестидесятых» и «Карл Густав». У иранцев была многочисленная артиллерия и хорошо пристрелянные ориентиры. Им ничего не стоило расстрелять нас. Фактически им только того и надо было, что втянуть нас в перестрелку, после чего они могли бы нас убить.
Впрочем, тогда нас это ужасно злило. Кто-то по тебе стреляет, а ты не можешь выстрелить в ответ.
После воодушевляющего начала войны мы заскучали. Мы просто сидели на месте и ничего не делали. У одного из наших парней была видеокамера, и мы занимались тем, что хохмили и записывали это. Больше заняться было нечем. Мы собрали брошенное иракцами оружие и боеприпасы в большую кучу, чтобы взорвать. Иракцы не посылали лодки в нашу сторону, а иранцы делали по одному выстрелу и ждали ответной реакции. Чуть ли не самым интересным развлечением у нас было пробраться в воду и помочиться в сторону Ирана.
В течение нескольких недель мы по очереди дежурили на посту: двое несут вахту, четверо отдыхают, контролируя радиоэфир и наблюдая за рекой. В конце концов нам на смену прислали других «котиков», а нас отослали обратно в Кувейт.
К тому моменту начался так называемый «бег к Багдаду». Части американских войск и их союзников потоком хлынули через границу, непрерывно продвигаясь вперед.
Несколько дней мы провели на базе в Кувейте в ожидании дальнейших приказов. Это было даже хуже, чем торчание на границе. Мы рвались в бой. Вокруг было огромное число заданий, которые мы могли бы выполнить – ликвидация «несуществующих» систем ПВО, к примеру, – но командование, казалось, не желало нас использовать.
Нашу командировку продлили, так что мы смогли принять участие в начале иракской кампании. Но теперь появились слухи, что нас возвращают в Штаты, а наше место займут «котики» из Пятого отряда. Никто не хотел покидать Ирак именно теперь, когда, наконец, дошло до настоящего дела. Наш дух был подорван. Мы все озлобились.
В довершение всего иракцы прямо перед началом наземной операции запустили несколько «Скадов»[50]. Большую часть сбили зенитно-ракетные комплексы «Патриот», но одна ракета достигла цели. Знаете ли вы, что она попала в то самое кафе «Старбакс», где мы частенько «зависали» во время предвоенных тренировок?
Какая низость – атаковать ракетами кафе! Впрочем, могло ведь быть и хуже. Иракская ракета запросто могла попасть в закусочную Dunkin Donuts.
Вся штука была в том, что президент Буш только-только объявил войну, когда ракета разнесла кафе. Вы можете сколь угодно парить мозги ООН, если пожелаете, но когда вы нарушаете право людей на получение напитков с кофеином, за это придется платить.
Мы оставались на базе три или четыре дня, непрерывно ворча и пребывая в самом поганом расположении духа. Затем, наконец, нас прикомандировали к морской пехоте, наступавшей в направлении Насирии. Мы вернулись на войну.
Насирия – город на берегу реки Евфрат в Южном Ираке, примерно в 125 милях (200 км) к северо-западу от Кувейта. Сам город был взят морской пехотой еще 31 марта, но боевые действия в его окрестностях продолжались еще довольно долго, поскольку небольшие группы иракских солдат и фидаинов[51] продолжали сопротивление и нападения на американцев. Именно близ Насирии в первые дни иракской кампании попала в плен Джессика Линч[52].
Некоторые историки считают, что сопротивление, оказанное морским пехотинцам в этом районе, было самым ожесточенным за всю войну, и сравнивают эти бои с кровопролитными боями, происходившими во Вьетнаме и, позднее, в эль-Фаллудже[53]. Помимо собственно города, морская пехота заняла аэродром Джалиба, несколько мостов через Евфрат, дороги и пригороды, взятие которых было необходимо для обеспечения безопасного пути в Багдад на ранних стадиях развития кампании. Уже тогда они начали встречать фанатичное сопротивление, которое стало типичным после падения Багдада.
Мы играли в этих событиях очень небольшую роль. Нам пришлось поучаствовать в нескольких сражениях, но основную их тяжесть вынесли на себе морские пехотинцы. Я не могу рассказывать об этих событиях, потому что это то же самое, как описывать пейзаж, глядя через соломинку.
Если вам приходится иметь дело с армейскими частями и Корпусом морской пехоты, вы сразу чувствуете разницу. Армейцы – серьезные ребята, но их боевые качества сильно зависят от конкретной воинской части. Некоторые подразделения превосходны, в них служат отважные первоклассные солдаты. Есть абсолютно ужасные; большинство где-то посередине.
По своему опыту скажу, что морские пехотинцы все хороши, без оговорок. Они готовы сражаться не на жизнь, а на смерть. Каждый из них мечтает оказаться в бою и убивать врагов. Это действительно крутые парни.
Нас выбросили в пустыне глубокой ночью. С рампы транспортного вертолета съехали два трехместных DPV. На сей раз почва оказалась достаточно твердой для того, чтобы никто не увяз.
Мы были в тылу наступающих американских частей, никакого противника поблизости не было. Мы двинулись через пустыню и ехали до тех пор, пока не добрались до базового лагеря войск США. Отдохнув несколько часов, мы отправились на разведку в интересах продвигающихся вперед частей Корпуса морской пехоты.
Пустыня вовсе не была безлюдной. Хотя дикие места занимают большие пространства, тут и там разбросаны городки и маленькие селения. Города мы старались обходить, ограничиваясь наблюдением с большой дистанции. Наша работа заключалась в том, чтобы определить дислокацию вражеских опорных пунктов и радировать об этом командованию морпехов, чтобы те могли определить, следует ли атаковать их или же обойти. Поэтому мы часто останавливались на гребнях холмов для внимательного изучения окрестностей.
За весь день случился только один примечательный контакт. Мы вышли на окраину города. Видимо, мы чересчур приблизились, потому что попали под обстрел. Я ответил очередью из крупнокалиберного пулемета, а затем, когда мы развернулись, чтобы унести свои задницы, добавил из «шестидесятого».
В тот день мы проехали сотни миль. В конце дня мы прилегли ненадолго отдохнуть, и снова тронулись, едва настала ночь. Когда по нам начали стрелять, пришел новый приказ. Командующий операцией отзывал нас назад и выслал за нами вертолет.
Вы, вероятно, полагаете, что нам как раз и нужно было вызвать на себя огонь противника, чтобы выявить его огневые точки. Возможно, вы думаете, что раз мы приблизились к противнику настолько близко, что он начал стрелять, значит, нам удалось обнаружить значительные вражеские силы. Не исключено, что вы считаете наши действия правильными.
Может, и так. Но наш командир считал иначе. Он хотел, чтобы мы оставались необнаруженными. Он не хотел никаких потерь, даже несмотря на то, что их ценой мы бы успешно выполнили задачу. И я должен отметить, что, несмотря на обстрел, мы не потеряли ни одного человека.
Мы очень разозлились. Мы целую неделю ждали этой разведки. У нас было полно горючего, воды, еды, и мы точно знали, где и как пополнить запасы в случае необходимости. Черт, да мы могли доехать до самого Багдада, который все еще оставался в руках иракцев.
Удрученные, мы вернулись на базу.
Это не было концом войны для нас, но это был плохой знак относительно того, что ждет нас впереди.
Вы должны понять: ни один «морской котик» умирать не хочет. Смысл войны, как сказал Паттон, не в том, чтобы умереть за свою родину, а в том, чтобы сукин сын с той стороны умер за свою. Но еще мы хотим сражаться.
