Тут я проснулась.
Рассказала я свой сон моему духовному отцу. Он посоветовал мне идти в монастырь. Попросилась я у белевской игуменьи, но она меня не приняла, и осталась я жить по-прежнему. Приостановила я было постройку оранжереи; а прошло с этого сна несколько недель – опять начала ее строить… И вот во сне я услыхала чей-то грозный голос:
– Не строй! – говорит.
Я остановила постройку и этим вызвала негодование и насмешки своей двоюродной сестры.
Но я на ее насмешки ответила просто и твердо:
«Верю я своим снам!»
А тут и рядчик мой запил и ушел.
Прошло две или три недели. Вернулся мой рядчик, и я вновь соблазнилась и стала доканчивать постройку оранжереи. Опять слышу голос, говорящий мне во сне:
– Тебе говорю – брось строить! Вот, тебе и экипаж уже готов, чтобы ехать.
Под крыльцом, вижу, стоит экипаж, без лошадей, а каких-то два мальчика в белых рубашках прочищают мне дорогу к экипажу…
Я проснулась и думаю: что это значит, Господи? Что будет со мною?..
Работу я, однако, остановила и рядчика разочла.
Двух недель не прошло с этого сна – явился ко мне покупатель на имение, и я его продала, а сама переехала на житье в город.
Когда я стала жить в городе, то начала чаще ездить в Оптину Пустынь, к о. Амвросию. Узнав, что я еще не бывала по святым местам, он посоветовал мне съездить в Москву, помолиться у всех угодников и чудотворцев московских, приложиться к их святым мощам, а затем побывать у Троице-Сергия, в Новом Иерусалиме, в Вифании… Я с радостью ухватилась за этот совет и тотчас же решилась ехать. После тяжелой моей жизни эта поездка подействовала на меня так благотворно, что я стала совершенно оживляться.
Когда я была в Вифании, то мне сказали, что там в лесу живет великий старец Филаретушка, что к нему ходит много народу и что даже сам митрополит бывает у него, очень его любит и часто с ним беседует. Со мною были две товарки, с которыми я вместе совершала свое паломничество. Во время путешествия я одевалась по-бедному, и всюду, где мы бывали вместе, я их пускала впереди себя, а сама шла за ними. Так было и при посещении нами Филаретушки.
Пришли мы к нему, поклонились ему в ножки и приняли его благословение. Вдруг Филаретушка взглянул на меня да как закричит:
– Ты зачем живешь в миру?
Я перепугалась. Он посадил моих спутниц, а сам стоит передо мною и кричит:
– Зачем ты живешь в миру? Что ты в своем богатстве валяешься, как свинья в грязи? Все продавай, все тащи на базар! Чтоб у тебя ничего не было!
Потом он стал шутить со мною, обласкал меня, благословил[26] и, отпуская от себя, опять сказал мне серьезно и внушительно:
– Слышала? Все – на базар! Чтоб у тебя ни чего не было.
Подал он мне черный крест и прибавил:
– Неси его домой! Будет с тебя и этого, а прочее все – на базар!.. Вблизи от меня живет затворник: поди к нему под окошко, он скажет, что тебе делать!
Товаркам моим Филаретушка ничего не указывал, а только их благословил.
К затворнику идти я побоялась, потому что час был поздний, а место незнакомое; и расположилась я на волю Божию: что будет со мною, то пусть и будет!
Переселившись на житье в город, я видела сон необыкновенный. Вижу я себя в своем деревенском доме. Входит ко мне какое-то духовное лицо и говорит:
– Идите – вас требуют!
Мне показалось – точно на суд. Я пошла. Вхожу в переднюю и вижу: стоит в ней от потолка до полу большое зеркало, и в этом зеркале я вижу себя, роста большого, красоты невообразимой; платье на мне парчовое, а на голове – венец. Схожу с крыльца, а на крыльце уже меня дожидаются какие-то двое, чтобы проводить меня, и я вступаю в длинный, темный коридор. По сторонам коридора стоят дети в белых рубашечках и просят у меня милостыни, а я иду и раздаю направо и налево милостыню, пока вижу, что у меня и раздавать-то уже ничего не осталось. И вынула я грудь свою и стала детей тех кормить своим молоком. И так я прошла весь коридор, а затем вышла на луг очаровательной красоты. По лугу этому, вижу, течет река. Я села на берегу. Смотрю: нет на мне моей парчовой одежды, а взамен ее – рубище. Дети опять тут, сидят со мною рядом и просят есть, а мне им дать нечего. И горько мне стало, что дать мне им нечего. Раскрыла я тут на себе свое рубище, и вижу, что все в ранах тело мое, а дети, увидев мои раны, припали к ним и стали их лизать…
Тут я проснулась.
На другой день опять вижу сон: лежу я будто у себя на постели, и подходит ко мне какой-то послушник.
– Что же это ты, – говорит он, – все еще до сих пор не готова? Потребует тебя Царь, а у тебя одежды нет, всю черви поели!
С этими словами он подошел к комоду, выбрал из него все, что там было, и унес.
После этого сна через два дня я заболела горячкой и несколько недель находилась между жизнью и смертью.
Когда я уже стала понемногу поправляться, то опять увидела знаменательный сон: подхожу я будто к своему образному киоту и начинаю перед ним молиться с необычайным умилением. И когда я, помолившись, стала прикладываться к образу Божией Матери, то Она стала вдруг как живая, сняла с Себя ризу и ею меня покрыла. Сколько времени я под нею лежала, не помню. После того я увидала себя в каком-то незнакомом доме, разделенном на две половины: в одной половине – церковь, а в другой – комнаты.
В одной из этих комнат я вижу своего мужа. Подходит он ко мне и говорит:
– Полно тебе здесь горе мыкать: пойдем к нам!
И в ответ на эти слова мужа чей-то голос возразил:
– Нет, она к тебе не пойдет: ей еще надо дом достроить, который она начала уже много лет тому назад!
– Да я его уже кончила, – ответила я.
– Нет, – сказал голос, – не кончила! Пойдем, я тебе его покажу!
Я пошла и вижу: стоит дом, и недостроен; но я его узнала, узнала и то, что строить его я начала еще при первом муже. Удивило меня, что тот же сон я видела уже раз, после смерти своего второго мужа. Тогда я видела, что дом этот доведен до крыши, но крыши еще нет; а теперь уже он стоял совсем оконченным вчерне, только без окон и без дверей, которые надо было доделать. И такой красоты был дом этот, что я воскликнула в восторге:
– Господи! Дострою я его непременно и перейду в него жить.
Мой муж, вижу, стоит поодаль и говорит:
– Что, что ты делаешь? На что тебе столько домов?
– Зимой, – отвечаю ему, – буду жить в одном, летом – в другом, а третий забью.
Тут я оглянулась и увидела, что мой белевский дом стоит с закрытыми ставнями и заколочен… И опять я увидела иной дом, разделенный на две половины. Заглянула я в его стеклянную дверь и за ней вижу большую комнату, а в ней много народу, и какой-то чудной красоты юноша ходит и учит народ… И говорит мне чей-то голос:
– Этот юноша – Тихон Задонский. Он еще юношей в семинарии проповедовал слово Божие.
Ушел юноша, а народ все стоит. Вдруг выходит к народу архиерей в полном облачении. Я спрашиваю:
– Кто это?
– Он же! – ответил мне голос. Подошел архиерей ко мне и говорит:
– Иди ко мне – я тебя вылечу!
Я протянула к нему свои руки для принятия благословения. Он благословил меня и повторил:
– Не забудь же, приходи ко мне!
Я ушла в другую комнату, где не было народу, и горько заплакала. Опять ко мне подходит мой муж и говорит:
– О чем ты плачешь? Я ему отвечаю:
– Как мне не плакать? Святитель Тихон Задонский велит мне к нему ехать, а у меня денег нету.
– Все будет, – говорит мне муж, – мы тебя сами проводим.
Я проснулась. И стало мне грустно, что нет у меня денег на поездку к Тихону Задонскому и что не может, таким образом, поправиться мое здоровье.
Я написала батюшке Амвросию о моем сне и о своей скорби и вслед получила от его имени ответное письмо: «Батюшка благословляет, не отлагая, ехать в Задонск».
«Как тут быть? – подумала я, – а ехать мне все равно не с чем».
Прошло дня два. Сижу я в сумерках у себя одна дома и размышляю: ежели угоднику Божиему угодно будет принять к себе меня, грешную, то он даст мне возможность ехать… Вдруг, слышу, колокольчик!.. Входит ко мне один знакомый и говорит:
– Я слышал, что вы собираетесь в Задонск и скорбите, что нет денег. Я вам их привез.
И дал мне, сколько было нужно на поездку. А человек он был маленький, сам жил только на небольшую пенсию.
Я сейчас же наняла лошадей, а на другое утро полубольная, еще не оправившаяся от перенесенной горячки, уехала к святителю.
Невозможно передать, с какими чувствами припала я по приезде своем в Задонск к мощам великого угодника Божия! Как к живому, я бросилась к нему, излила перед ним всю свою скорбь, точно внутренность мою всю перед ним вывернула. Я так плакала у его раки, что гробовой иеромонах обратил на меня внимание, снял пелену, покрывающую мощи угодника, и покрыл меня ею.
В Задонске я совершенно выздоровела и душою, и телом…»
На этом рукопись «монашествующей сестры» прерывается. Кто была эта раба Божия? Имя ее не убавит и не прибавит ничего к тому человеческому документу, который я только что занес на страницы своих записок. Двойная жизнь!.. Как удивительно сплелось в ней зримое и незримое, потустороннее и здешнее! Сама составительница этой рукописи не могла бы определить, какой она больше жила жизнью – той ли, которая продолжается за гранью, именуемой смертью, или той, которая начинается здесь, на земле, служит приготовлением к смерти…
