Отец очень любил маму, замечательно относился к ее сыну от Лютика, Виталику, хотел его усыновить, спрятать за своей грузинской фамилией, но мама настояла на своем: «Он должен остаться сыном Лютика!»
Вот и остался — попал в тюрьму как сын Лютика и внук Льва Борисовича. После тюрьмы Виталик не вернулся домой, уехал на Сахалин, там женился, потом вместе с семьей приехал в Москву и вскоре умер.
Мама сохранила у себя восковой букетик лютиков, который первый муж когда-то подарил ей. Я положила букетик ей в гроб, — заканчивает Карина грустный рассказ.
* * *
Три Лжедмитрия в XVII веке пытались продолжить жизнь подлинного царевича, сына Ивана Грозного. Появлялся ли в XX веке Лжеалексей? Трудно представить себе это в условиях той советской действительности, где чекисты всегда начеку, и все же легенда явилась.
Писатель Радзинский в книге о Николае II приводит письмо врача-психиатра Д.Кауфман из Петрозаводска: «Речь пойдет о человеке, который некоторое время находился на лечении в психиатрической больнице Петрозаводска, где я работала ординатором с сентября 1946 по октябрь 1949 года…
Контингент наших больных состоял как из гражданских лиц, так и из заключенных, которых нам присылали в эти годы для лечения или для прохождения судебно-психиатрической экспертизы…
В 1947 или 1948 году, в зимнее время, к нам поступил очередной больной из заключенных… Сознание его было неясным, он не ориентировался в обстановке, не понимал, где находится…
В бессвязных высказываниях два или три раза промелькнула фамилия Белобородова… в документах его был указан год рождения — 1904-й, что же касается имени и фамилии, я их не могу вспомнить точно: то ли Филиппов Семен Григорьевич, то ли Семенов Филипп Григорьевич. (Обращает на себя внимание отчество, в обоих случаях «Григорьевич» — Григорий Распутин был неизменным спасителем царевича Алексея, ладанка Распутина всегда находилась на шее царевича, царица считала, что этот талисман защищает мальчика от беды и болезни. — Л.В.) Через один-три дня, как это обычно бывает в таких случаях, проявление острого психоза исчезло. Больной стал спокоен, вполне контактен«.
И далее следует рассказ о том, что он наследник короны. Во время расстрела в подвале дома Ипатьева отец обнял его и прижал лицом к себе. Ребенок даже не успел осознать случившегося, чтения приговора он не услышал. Запомнил только фамилию Белобородова… (это один из расстрельщиков царской семьи. — Л.В.).
«Постепенно мы стали смотреть на него другими глазами, — пишет врач Кауфман, — стойкая гематурия, которой он страдал, находила себе объяснение: у наследника была гемофилия…
В то время к нам раз в полтора-два месяца приезжал консультант из Ленинграда, лучший психиатр-практик, которого я встречала на своем веку. Мы представили ему нашего больного. В течение двух-трех часов он «гонял» его по вопросам, которых мы не могли задать, так как были несведущи, а он был компетентен. С.И.Генделевич знал расположение и назначение всех покоев Зимнего дворца и загородных резиденций в начале века.
Консультант знал также протокол всех церемоний и ритуалов, принятых при дворце, даты разных тезоименитств и других торжеств, отмечаемых в семейном кругу Романовых. На все вопросы больной отвечал совершенно точно и без малейших раздумий. Для него это было элементарной азбукой…«
Далее врач Кауфман рассказала, что консультант Генделевич встал перед дилеммой: либо поставить диагноз «паранойя в стадии ремиссии» и вернуть больного в лагерь, либо признать случай неясным, и тогда понадобится раскрыть перед прокурорским надзором все то, что он узнал от больного. В те времена лучше было назвать его параноиком, чем царевичем Алексеем. Врачи посоветовались с больным, и он согласился с ними, вернулся в лагерь.
Спустя много лет рассказ Кауфман слово в слово подтвердил заместитель главного врача той же больницы, где работала Кауфман, отыскавший историю болезни Семенова Филиппа Григорьевича, где было записано и о Белобородове, которого ругал больной, и об осмотре его Генделевичем, и о том, что больной объявлял себя сыном последнего царя, спасенным той страшной ночью. Его увезли, доставили в Ленинград под чужим именем. Одно время он служил в Красной Армии кавалеристом. Есть в истории болезни Семенова абзац, запись Генделевича, что у него «нет никакой корысти присваивать чужое имя, он не ждет никаких привилегий, так как понимает, что вокруг его имени могут собраться различные антисоветские элементы, и, чтобы не принести зла, он всегда готов уйти из жизни».
Ни Радзинский, ни Кауфман, ни Генделевич, ни тем более я — никто ничего не утверждает.
Сказка о Филиппе Григорьевиче Семенове грустна до боли. Лжедмитрий пришел на Москву с польским войском и около года правил Россией. Лжеалексей пришел в тюрьму и психбольницу, чтобы объявить десятку врачей о своей царской принадлежности.
Увы…
Мальчик-царевич Алексей Романов погиб в Ипатьевском доме. Его тельняшка стала смертной рубахой кремлевского полупринца Александра Каменева.
Если же принять неправдоподобную версию Кауфман, то полосатая тельняшка Алексея Романова, надетая на Александра Каменева, парадоксально запечатлелась на обоих телах советской тюремной полосатой робой.
Мальчик и девочка после Парижа
В жизни Лютика Каменева был эпизод, о котором он… не имел понятия. Или не обратил внимания, потому что участвовал не он, а его отец.
Перед революцией большевики вместе с эсерами боролись с монархией. В парижской эмиграции семья Льва Борисовича Каменева жила по соседству с семьей лидера эсеров Виктора Михайловича Чернова. Дети Каменева и Чернова дружили, играли вместе. После революции все изменилось.
Окончательно порвав с большевиками, Чернов в 1920 году подвергся преследованию. Скрывался. Чекисты сбивались с ног, разыскивая его. Пошли на крайнюю меру — арестовали жену Чернова и троих несовершеннолетних дочерей, чтобы вынудить его выйти из подполья.
Чернов написал Ленину: «Поздравляю вас с крупным успехом на внутреннем фронте: вашими агентами арестованы моя жена с тремя дочерьми, из которых старшей 17, младшей 10 лет.
Обстоятельства этого ареста показывают, что я могу поздравить Совет Народных Комиссаров также с немалым прогрессом в технике работы его розыскных органов. После задержания матери к детям, находящимся в поезде железной дороги, посылают какого-то человека, ночью сообщающего им эту тревожную весть, в расчете, что они бросятся к отцу, единственному убежищу. По их пятам пускают сыщиков, устраивают целую облаву и арестуют как мнимого Чернова человека, вся вина которого в том, что он осмелился принять с вокзала и обогреть детей, оказавшихся внезапно без приюта, без отца и матери…
