Я был на обоих спектаклях с ее участием в «Кузнице», и увиденное потрясло меня. Присутствие Фабиановой так взволновало актеров, что впервые в истории труппы они знали роли наизусть. На сей раз не только не было стандартного шипения суфлеров и связанных с ним неизбежных пауз; смущенные и испуганные любители сыграли лучший спектакль в своей жизни, хотя сами они и не догадывались об этом.
Фабианова подавала все свои реплики, рассчитывая на значительно большую аудиторию, и этим отвлекала на себя все внимание. Она выглядела искусственной и фальшивой, а подебрадские любители так испугались, что даже не осмеливались играть. Они просто жили в этой пьесе, как бы забыв, что находятся на сцене, как будто на самом деле переживали все происходившее по сюжету. Раньше я никогда не видел в театре такой естественной и правдивой игры. Рядом с подебрадскими торговцами звезда Национального театра выглядела как спица, выскочившая из зонтика.
До этого спектакля я ни разу не подвергал сомнению мастерство прославленной актрисы, но в этот вечер я понял, что мнение критики, общественности, всего театрального истеблишмента может быть совершенно ошибочным и что лучше полагаться на собственные ощущения. Я запомнил этот момент, это внезапное озарение, испугавшее и развеселившее меня.
Думаю, что в это время уже начало складываться мое художественное кредо. Я до сих пор не люблю манерность, оперные страсти, пафос, до сих пор не верю жестам и позам, которые не похожи на повседневные. Я думаю, что в самом обычном поведении, если внимательно всмотреться, можно увидеть достаточно драматизма.
Именно в «Театре в кузнице» мне удалось назначить мое первое свидание. Веселая и остроумная Марта Ф. была одной из подебрадских девочек, учившихся в нашей школе, и она много лет отвлекала меня от занятий. У нее были пушистые волосы орехового цвета, хорошенькое личико, дивные ноги и вполне взрослая фигура. Проблема состояла в том, что за ней все время ухаживали старшеклассники, а они уже брились.
— Эй, Марта, как насчет того, чтобы прогуляться? — спрашивал я время от времени, натыкаясь на нее в коридоре.
— С тобой? Пфф! — Она всегда задирала нос.
Но потом она получила роль инженю в одной из постановок, где я тоже участвовал, и внезапно согласилась встретиться со мной, хотя не удержалась от того, чтобы превратить это свидание в испытание.
— Можем встретиться в половине седьмого, — сказала она, хотя прекрасно знала, что ворота замка закрывались в шесть часов. Она жила в городе, так что строгости нашего режима ее не касались.
— Отлично! — Я поймал ее на слове.
Я знал, что одно из окон на лестничной площадке замка открывалось прямо на окружавшую его стену, и решил, что смогу забраться на высокий вал, а потом спуститься в открытый двор, использовав для этого фонарь, прикрепленный к стене. Он был стилизован под старину, так что светильник нависал над воротами. Хотя дело происходило в разгар зимы, погода была необычно теплая. Когда я спускался со стены к металлической опоре фонаря, уже смеркалось. Вдруг под моими ногами вспыхнул свет — это зажгли фонарь. И прежде чем я оправился от испуга, ворота подо мной заскрипели и распахнулись. Я похолодел. Из ворот вышли два учителя и остановились на тротуаре, их головы находились в нескольких футах под моими башмаками.
— Так что с этой старой сукой, черт ее дери? — вздохнул один из них.
— Наверное, опять забыла. Ты заметил, она уже в маразме? — ответил другой.
У меня упало сердце. Рано или поздно они заметят меня, а когда они сообразят, какие слова я слышал из их уст, моя жизнь в школе превратится в ад. Я оказался в ловушке и даже не решался шевельнуться. Я обдумывал каждый вздох. Время шло. Грузовик, привозивший продукты в школу, выехал со двора и направился к площади. Водитель смотрел прямо на меня, его лицо было вровень с моим. Судя по всему, он был поражен, увидев в свете своих фар мальчишку, съежившегося, как зародыш, над головами двух мирно беседующих господ.
Он-то проехал мимо, но один из учителей поднял голову. Он смотрел прямо на меня, так прямо и так долго, что я уже приготовился спрыгнуть, но вдруг, совершенно непостижимым образом, он отвернулся, и до меня дошло, что свет фонаря мешал ему увидеть меня. Однако он, видимо, что-то заметил, потому что опять повернулся в мою сторону. На сей раз меня спас скрип открывающейся калитки.
Из нее вышла учительница истории. Это была пожилая дама, с движениями как у маленькой птички.
— Ах, простите меня! Мне следовало бы поторопиться! — сказала она.
— О, ничего страшного! Все в порядке!!! — Лицемеры заулыбались, и вся троица наконец ушла с площади.
Часы показывали уже почти половину седьмого, а я должен был встретиться с Мартой в старом парке на другом берегу реки; я бегом промчался через площадь, повернул к мосту и остановился перед ним как вкопанный. На середине моста, болтая с хорошенькой преподавательницей чешского, стоял профессор Сахула!
Я развернулся, выбежал в другую калитку и погнался за своим счастьем.
Марта никогда не дала бы мне нового шанса, если бы я заставил ее ждать, но в Подебрадах не было другого моста, не было брода, не было парома. Я вспомнил, что под мостом стояли лодки. Я спустился к воде. Тяжелые лодки лежали на цементной набережной кверху дном, прикованные цепями к тяжелым железным кольцам.
Оставался один способ добраться до Марты. Я разделся до трусов, спрятал одежду под лодку и вошел в быструю реку. Холодная вода резала мое тело как бритва. Меня сносило прямо к профессору, поэтому я старался грести против течения. Все это длилось вечность, но в конце концов на плавниках страха и страсти я добрался до другого берега. Я выбрался из воды и побежал в заброшенный парк.
За голыми деревьями я увидел Марту раньше, чем она меня. Она стояла возле ворот и нервно поглядывала на дорогу. Она была в узкой юбке и теплой куртке, волосы стянуты сзади. Она нарядилась для меня и никогда еще не выглядела такой хорошенькой.
Я устремился к ней, одетый всего лишь в промокшие боксерские трусы. У меня стучали зубы, дрожали коленки, все волосы на теле встали дыбом от холода. Наконец она посмотрела в мою сторону. Минуту она глядела на меня, как будто я был привидением, потом повернулась и пошла к выходу из парка.
— Подожди, Марта! Марта, ты не поверишь, что со мной случилось!
Она так и не оглянулась. Начало моей любовной биографии было не слишком благоприятным, однако спустя примерно сорок лет я сумел воспользоваться этим.
Если ты снимаешь в фильме сцену, перекликающуюся с твоей собственной жизнью, у тебя всегда есть шанс сделать ее более правдоподобной, заставить ее зазвучать более глубоко. Я никогда не снимал чисто автобиографических фильмов, но во всех моих картинах полным-полно прямых и косвенных ассоциаций с разными темными событиями моей жизни. В фильме «Вальмон», который я поставил в 1989 году, есть сцена, когда герой пытается произвести впечатление на женщину, за которой ухаживает, бросившись в озеро. Он делает вид, что тонет, но это не срабатывает. Женщина уходит, а потом, когда он возвращается в свою комнату, весь вымокший и покрытый ряской, он сталкивается с другой женщиной, может быть, самой главной женщиной его жизни, и он стоит перед ней, этот промокший и смешной человек, этот далекий отголосок моего неудачного ухаживания за Мартой Ф.
