Генерал Сергиевский, ободрившийся и повеселевший, по-мальчишески, почти вприпрыжку, побежал с запиской Карелина отдавать распоряжение. Карелин же остался сидеть за столом, мрачный как туча. Есть он уже не мог и только глядел стеклянными глазами на скатерть. Все молчали. Молчал и член Военного Совета. Он тоже, впрочем, почти ничего не ел, вскоре встал с места и спросил:
- Новая бригада еще не прибыла? Уральская? Кто поехал её принимать?
- Полковник Березов.
- Сколько километров до станции выгрузки?
- Шестьдесят.
Он посмотрел на Карелина, отвернулся и сказал, обращаясь к танковым генералам:
- Поврежденные танки надо восстанавливать на поле боя. Вы имеете не малый опыт в этом деле. Ремонтник - теперь центральная фигура в ваших соединениях. Представляйте особо отличившихся к награждению званием Героя Советского Союза, - он обратился, наконец, к Карелину: - Я вижу, что аппетит я вам испортил. Что ж, поезжайте к себе и проверьте выполнение приказа. Я знаю местный патриотизм ваших артиллеристов. Вероятно, они неохотно будут отдавать горючее. Поэтому вы лично проследите за этим делом.
Карелин пробормотал "есть", надел бекешу и вышел. Все прислушались. Под окном раздался сердитый голос Карелина: "Заводи! Поехали! Заснул ты, что ли?" Член Военного Совета усмехнулся, но ничего не сказал.
Сергиевский вошел и доложил, что бензозаправщики отправлены за горючим.
- А о ваших снабженцах, - жестко сказал Сизокрылов, - мы еще поговорим в другой раз.
Он прислушался - вдали гудели моторы.
- Бригада на подходе, - сказал Сергиевский.
Действительно, через минуту в комнату вошел тот генерал, который ехал с Сизокрыловым в машине. Он доложил, что бригада прибыла и сосредоточивается в лесу.
- Пошли к аппарату, - сказал Сизокрылов.
Все, как по команде, поднялись с мест и вышли вслед за Сизокрыловым и Сергиевским в другую комнату. Лубенцов снова остался один и снова почувствовал себя неловко от своей ненужности и случайности своего пребывания здесь. И опять приоткрылась дверь, и полковник-танкист позвал его, шутливо сказав:
- Чего же вы всё отстаете? Член Военного Совета каждый раз спрашивает про вас...
Лубенцов, растроганный вниманием генерала, который, несмотря на множество дел, помнил о каком-то едва знакомом майоре, пошел вслед за всеми. Генералы столпились в небольшой комнатке. Сизокрылова не было. Царило напряженное молчание.
- С товарищем Сталиным говорит, - вполголоса сообщил кто-то из стоявших поближе к двери.
Кто-то посмотрел на свои часы. Его примеру почему-то последовали все, в том числе и Лубенцов. Время было позднее - вернее, раннее - четыре часа утра. Все переглянулись, во взглядах читалась одна, обрадовавшая всех мысль: Сталин бодрствует.
Наконец показался Сизокрылов. Обведя взглядом присутствующих, он сказал:
- Директивы получены следующие: выйти на Одер во что бы то ни стало и зацепиться за Одер. Не ввязывайтесь в бои за укрепленные города, обтекайте их и двигайтесь вперед. Шнайдемюль, Дейч-Кроне, Ландсберг, Кюстрин обойти. Возьмем эти пункты пехотой. Ваше дело - уничтожать немецкие резервы на подходе к укрепленным районам, резать оборону немцев и, главное, выйти на Одер. Разведка сообщает о величайшей растерянности Гитлера и его штаба.
Он замолчал, потом произнес слова, заставившие всех насторожиться:
- И учтите - не одного только Гитлера. Те, кто раньше, когда мы истекали кровью, всячески оттягивали открытие второго фронта, теперь торопятся изо всех сил вперед... Нетрудно понять, что любой ваш танкист, ремонтник, снабженец делает сегодня большую политику.
- А теперь поедем к уральцам и оттуда - домой, - сразу переменил тему Сизокрылов и, отыскав глазами Лубенцова, кивнул ему.
- Вы не останетесь у нас до утра? - спросил Сергиевский. - Отдохнете немного...
- Нет, надо ехать, отчитаться перед Военным Советом. Да и вам пора, пожалуй, менять командный пункт и продвигаться дальше на запад.
- Есть!
Сизокрылов сказал, обращаясь ко всем остальным:
- Вы свободны, товарищи.
Генералы простились и ушли все, кроме Сергиевского. Сизокрылов медленно пошел в комнату, где они раньше ужинали. Сергиевский после некоторого молчания произнес изменившимся голосом, нервно теребя оказавшуюся у него в руке небольшую, скрученную в трубку карту:
- Товарищ генерал, гвардии лейтенант Сизокрылов, погиб геройской смертью. Его танк с ходу ворвался на переправу и...
- Мне всё передавали по телефону весьма подробно, - устало сказал Сизокрылов.
- Это случилось третьего дня в шестнадцать тридцать. Я немедленно приказал доложить вам.
- Мне доложили. - Помолчав, Сизокрылов сказал: - Вам передали мою просьбу, чтобы полк не сообщал пока о случившемся в Москву моей жене?
- Да, товарищ генерал, - большое, чуть рябоватое лицо Сергиевского на мгновение дрогнуло. - Распоряжение об этом передано.
Они молча оделись и вышли на улицу. Было ветрено и сыро. Моторы автомашин потрескивали в предрассветном мутном тумане. Автоматчики уже сидели на своих местах в бронетранспортере. Молодой лейтенант стоял, вытянувшись, у генеральской машины. Завидев генерала, он приложил руку к ушанке и доложил:
- Бронетранспортер готов к дальнейшему следованию.
Сизокрылов спросил:
- Не обидели вас танкисты? Накормили?
- Так точно, - с полной серьезностью ответил лейтенант.
- Тогда поехали.
X
Впереди двигался трофейный "хорх" Сергиевского, за ним - эмка командира уральской бригады, а следом - машина члена Военного Совета и бронетранспортер. Лубенцов по-прежнему сидел рядом с шофером, хотя ему теперь не нужно было следить за дорогой.
Все, что он видел и слышал у танкистов, - рассказ о "зеленой улице" от Урала до Германии, ощущение необычайной силы и быстроты танкового удара, разговор со Сталиным отсюда, из далекой польской деревни, и, наконец, неожиданно открывшееся Лубенцову горе Сизокрылова - всё это глубоко поразило гвардии майора и казалось ему связанным одно с другим неразрывными узами. Даже забота генерала о своих автоматчиках и внимание его к нему, Лубенцову, приобретали некое необычайно важное значение и тоже представлялись гвардии майору имеющими прямое отношение и к Сталину и к непреодолимой силе нашего наступления.
Мысли его были прерваны могучим "ура". Машина остановилась. На лесной поляне, куда они въехали, стояли танки. Красные флажки развевались на башнях. Танкисты в новеньких замшевых шлемах ровным строем замерли возле своих машин. Впереди всех, с развернутым красным знаменем, стоял высокий танкист. С хвойных деревьев осыпался потревоженный криками снег.
Сизокрылов медленно вышел из машины и неожиданно громко, ясным и спокойным голосом, словно проводя дружескую беседу, начал говорить:
