Приняли меня в театре доброжелательно. Я сразу ввелся вместо Никиты Подгорного в «Веер леди Уиндермеер». Вот вспоминаю актрису Стоянову. Она играла немного, но, когда в массовке произносила всего одну реплику, сразу возникало ощущение изящества и вместе с тем силы и мощи. Так вот, когда я впервые вышел в этом спектакле, а мы играли его в филиале, она по крутой лестнице поднялась на второй этаж и подарила мне перламутровые запонки и перламутровую заколку для воротничка. Они у меня хранятся до сих пор. «Старики» вообще любили делать подарки. Артист Мишин, когда я сыграл Хлестакова в «Ревизоре», принес мне именной серебряный знак с медальонами наших корифеев, выпущенный к столетию Малого театра. Мне он подарил знак Яблочкиной. Когда я получил роль в пьесе «Украли консула», замечательный артист Николай Светлови-дов, игравший в этом спектакле, подарил мне свою фотографию с дарственной надписью. Такое внимание всегда приятно. Хорошо, что эта традиция у пас сохраняется. Когда не так давно мы выпускали «Дядю Ваню», то никак не могли подобрать галстук для Войницкого. Зашла Татьяна Александровна Еремеева и сказала: «Вы не обидитесь, если я вам дам галстук Игоря Владимировича? Думаю, он вам подойдет». Я в нем играю уже несколько сезонов. Он у меня как талисман. Я чувствую, если этот галстук вдруг потеряется, я, наверное, не смогу играть. Татьяна Александровна была первой исполнительницей роли Раневской. Когда в театр пришла Ирина Муравьева, она тоже стала Раневской. Татьяна Александровна пришла на ее первый спектакль, подарила ей фотографию Игоря Ильинского, режиссера-поста-новщика этого спектакля, и написала добрые слова. Ира даже заплакала. Славу Богу, что у нас еще работают замечательные «старики» — Татьяна Еремеева, Татьяна Панкова, Николай Анненков, Евгений Самойлов. Дай Бог им здоровья. Пусть они живут как можно дольше и несут эту культуру. Будет горько, если она исчезнет. Не стоит все сваливать на то, что сейчас трудная и тяжелая жизнь. Главное ведь не материальная ценность подарка, а внимание. Помню, мы зашли в театр с дочкой, ей было года четыре. Ее позвал в кабинет Царев, поговорил с ней и подарил календарь с добрыми пожеланиями. Кажется, пустяк, но для ребенка счастье. Все дети, которые появляются в этом кабинете, по сегодняшний день получают подарки — на этот случай у меня всегда в кабинете есть игрушки.
В первое время после окончания училища меня занимали только во вводах — вводили то вместо Виктора Коршунова, то вместо Никиты Подгорного. Первая большая роль в спектакле «Когда горит сердце» — тоже ввод вместо Никиты Подгорного. Этот спектакль к Международному фестивалю студентов ставил Андрей Гончаров. До этого в его постановке у нас шел «Опасный спутник», пользовавшийся большим успехом. Работать с Андреем Александровичем доставляло истинное удовольствие. Заводной режиссер, с фантазией. Всегда сам проигрывал нам эпизоды и показывал, как надо играть. Разумеется, я старался. Однажды мы репетировали сцепу, когда я приношу раненого друга к доктору. Друга играл Борцов — он раза в два больше меня и весит соответственно. Я так старался, что, когда притащил его, даже упал в обморок, задохнулся. На премьере Гончаров в театр не заходил. Он человек нервный, эмоциональный. Ходил около театра, а мы, когда раздавались аплодисменты, кричали ему об этом в окошко. Теперь я его прекрасно понимаю. Мне тоже часто хочется остановить действие, порепетировать еще.
Шло время. И в нашем театре почти одновременно с Центральным детским решили было поставить «Неравный бой» Виктора Розова. Мне поручили играть роль Славки Заварзина — молодого талантливого математика, отстаивающего свое право на личную свободу. Моего друга играл Виктор Борцов, а дядю — Иван Любезнов. Иван Александрович играл просто замечательно. В сцене, где он пытался научить меня, как надо обращаться с женщинами, а я называл его поучения «скотскими», он становился таким растерянным, жалким, что казалось, он даже делался меньше ростом. Вот вам еще один урок мастерства.
Надо сказать, что первые годы работы в театре легкими не назову. Однажды дело чуть не дошло до ухода. Прежде всего из-за житейских проблем. Мы с женой оба не москвичи. Жить негде. Ольга играла в ТЮЗе и была занята больше, чем я, и зарплата у нее тоже была на пятьдесят рублей больше. Но жить на птичьих правах, без прописки было унизительно и тяжело. Первый наш угол мы снимали у какой-то безумной старухи в подвале на Петровском бульваре. Потом еще какие-то полуподвалы — чтобы было подешевле. Когда мы заканчивали училище, во время распределения нас пригласил в свой театр известный провинциальный режиссер Фирс Шишигин.
Тогда мы к нему не поехали. Прошло три года. Фирс приехал в Москву. К тому времени он стал главным режиссером в Воронеже и опять пригласил нас с женой к себе. Он видел нас в студенческой «Чайке» и предложил сыграть в «Чайке» у себя. Сказал, что нам сразу же дадут квартиру. Мы подумали, подумали и решили ехать. Тогда я впервые зашел в директорский кабинет. Царев меня спросил: «Ну, какие проблемы?» Я сказал: «Прописки у нас с женой нет. А нас приглашает к себе Шишигин. Мы решили уехать к нему». Михаил Иванович задумался, а потом спросил: «Ты три месяца потерпеть можешь?» — «Конечно, потерплю», — отвечаю. Действительно, через три месяца он вызвал меня. Нам дали общежитие и сделали постоянную прописку. Общежитие находилось на улице Станиславского, во дворе Музея Станиславского. Правда, мы получили даже не комнату, а кровать в комнате, где жили еще два наших артиста — Борцов и Коняев, а частенько на полу еще спал Роман Филиппов. Секретарь партийной организации, очень милая дама, привезла нам театральную ширму. Так за этой ширмой мы и прожили года два.
Потом, благодаря ходатайству Евгения Матвеева, мы получили двенадцатиметровую комнату в доме на Арбате, в том самом, где теперь располагается МИД. Здесь и появилась на свет наша дочь Даша. В этом доме можно было встретить много знаменитых людей — юристов, художников, писателей. Иногда утром я мог столкнуться с Твардовским, он приходил в гости к своим друзьям. Так впервые у нас появилось свое жилье. Туда мы привезли свою первую мебель — деревянный югославский шкаф, две тахты и тумбы. Эта мебель кочевала потом с нами по всем квартирам. Она жива до сих пор — стоит на даче. Сохранился у меня и приемник «Не-ринга», купленный на первый гонорар на радио.
Я купил его в магазине на Арбате. И ведь работает до сих пор.
На Арбате мы прожили недолго. Условия были ужасные: туалет в конце коридора, маленькая непроветриваемая кухня без окон, а надо все время стирать и кипятить пеленки — мы же тогда и не подозревали о памперсах. Жизнь просто невыносимая. Наконец знакомые договорились и устроили нас на дачу к Константину Воробьеву в писательском поселке «Красная Пахра». Жена с дочкой всю зиму прожили там, я же к ним приезжал раз в неделю и привозил бутылочки с молоком и кефиром.
