Белла Ахмадулина - Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной

Глядит из бездны прежней жизни остов.
Потоки крови пестуют ладью.
Но ждет меня обетованный остров,
чьи суть и имя: я тебя люблю.

Лишь я — его властитель и географ,
знаток его лазури и тепла.
Там — я спасен. Там — я Святой Георгий [101],
поправший змия. Я люблю тебя.

Среди растленья, гибели и блуда
смешна лишь мысль, что губы знали смех.
Но свет души, каким тебя люблю я,
в былую прелесть красит белый свет.

Ночь непроглядна, непомерна стужа.
Куда мне плыть — не ведомо рулю.
Но в темноте победно и насущно
встает сиянье: я тебя люблю.

Лишь этот луч хранит меня от бедствий,
и жизнь темна, да не вполне темна.
Меж обреченной плотью и меж бездной
есть дух живучий: я люблю тебя.

Так я плыву с ослепшими очами.
И я еще вдохну и пригублю
заветный остров, где уже в начале
грядущий день и я тебя люблю.

Вот я смотрю на косы твои грузные,
Как падают,
                  как вьются тяжело…
О, если б ты была царицей Грузии, —
О, как тебе бы это подошло!
О, как бы подошло тебе приказывать! —
Недаром твои помыслы чисты:
Ты говоришь —
                   и города прекрасного
В пустыне
               намечаются
                                      черты!
Вот ты выходишь в бархате лиловом,
Печальная и бледная слегка,
И, умудренные твоим прощальным словом,
К победе
               устремляются
                                       войска.
Хатгайский шелк пошел бы твоей коже.
О, как бы этот шелк тебе пошел.
Чтоб в белой башне
                         из слоновой кости
Ступени целовали твой подол.
Ты молишься —
                       и скорбь молитвы этой
Так недоступна нам и так светла,
И нежно посвящает Кошуэта[103]
Тебе одной свои колокола.
Орбелиани пред тобой, как в храме,
Молчит по мановению бровей.
Потупился седой Амилахвари[104]
Пред царственной надменностью твоей.
Старинная ты,
                        но не устарели
Твои черты… Светло твое чело.
Тебе пошла бы нежность Руставели…
О, как тебе бы это подошло!
Как я прошу…
                        Тебе не до прошений,
Не до прощений
                        и не до меня…
Ты отблеск славы вечной и прошедшей
И озаренье нынешнего дня!

Твоим вершинам,
белым и синим,
Дарьялу и Тереку,
рекам твоим,
твоим джигитам,
статным и сильным,
а также женщинам,
верным им, —

мравалжамиер, многие лета!

Твоим потокам,
седым потокам,
твоим насупленным ледникам,
предкам твоим
и твоим потомкам,
их песням,
танцам
и смуглым рукам —

мравалжамиер, многие лета!

Твоим героям.
делам их ратным,
их вечной памяти на земле,
твоим языкам и наречьям разным,
лету,
осени,
весне
и зиме —

мравалжамиер, многие лета!

Горам и ущельям,
низу и долу,
каждому деревцу во дворе,
Волге твоей,
и Днепру,
и Дону,
Сырдарье и Амударье —

мравалжамиер, многие лета!

Твоим строителям неутомимым,
могучей
жизни
живой струе,
тебе, овеянной светом и миром,
тебе,
моей дорогой стране, —

мравалжамиер, многие лета!

Все, что видела и читала,
всё —
твое,
о тебе,
с тобой.
В моём сердце
растет чинара,
ночью ставшая голубой.
И в минуту самую грустную
предо мною одна,
дорогая,
ты, прекрасная Грузия.

«Где же еще Грузия другая?»

О луга моей Карталинии,
олени с большими рогами
и такие хрупкие лилии,
что страшно потрогать руками
Ты об этом помнить велишь мне.
Я смотрю на тебя,
не мешая,
край,
овеянный былым величьем…

«Где же еще Грузия другая?»

Травы синие
лягут на плечи.
С этих трав
я росинки сняла.
О мои виноградные плети!
О Тетнульди [107] большие снега!
Зажигаются звёзды со звоном,
искры белые
извергая.
Я слежу
за далеким их зовом:

«Где же еще Грузия другая?»

Пусть герои твои умирали —
слава их
разнеслась далеко.
Прямо к солнцу
взмывает Мерани,
и печально звучит
«Сулико».
Живы Алуда [108] и Лела.
Устал Онисэ [109],
размышляя.
О родина песен и лета!

«Где же еще Грузия другая?»

С тихими долгими песнями
проходят
твои вечера.
Плачут
горийские персики,
когда наступает пора.
Они нависают с ветки.
Ветка густая,
большая.
Разве ты не одна на свете?
«Где же еще Грузия другая?»