— Как же так, младшего братишку убили немцы, а я тут отсиживаюсь!
В конце концов его послали на Украину, под Одессу, в школу по подготовке офицеров к фронту. Но до фронта он так и не добрался — пришёл победный май 1945 года…
В Одессе, в знаменитом оперном театре шёл праздничный концерт Победы. Когда он уже подходил к концу, из зала вышел молодой, высокий, красивый офицер, легко вспрыгнул на сцену и запел замечательным голосом:
У прибрежных лоз, у высоких круч
И любили мы, и росли.
Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч,
Над тобой летят журавли!
Это был Денис и пел он самую любимую свою из военных песен. После небольшого замешательства, хор и оркестр подхватили припев. Величественная песня гремела под сводами театра. Когда же последний аккорд затих, обрушились крики и овации. Люди из зала подхватили офицера и хлынули потоком на улицу, на руках неся его! Конечно, всеобщая эйфория объяснялась, в основном, огромной радостью от Великой Победы. Но и голос Дениса Волкова, и песня, спетая им, органично влились в это народное ликование…
Потом Денис поехал в Бутурлиновку, в родной дом. Встретили его две сестры — Мария и Аня. Матери уже не было в живых, отец уехал в Борисоглебск навестить дочь Дарью да и остался там пожить на некоторое время. Побыв несколько дней с сёстрами, Денис собрался к отцу. Отозвал тихонько Аню в сторону, попросил:
— Займи денег. Я всё истратил, но не могу же я, сын, приехать к отцу без подарка!
Аня заняла ему тысячу рублей. Денис отдавал ей эти деньги частями, тайком от жены, несколько лет — высылал уже в Харьков, где сестра тогда жила.
Сам Денис скоро переехал жить в Воронеж. Здесь родился его сын Александр. Много лет Денис пел в Воронежском народном хоре, потом — в Воронежском оперном театре. Его жена Людмила работала с ним вместе. У неё был неплохой, хотя и слабенький голос. Но из-за талантливого мужа к ней тоже хорошо относились, к тому же, она была интересной женщиной.
…Я хорошо помню своего дядю Дениса. Был он весёлым, общительным человеком и большим выдумщиком. Я уже работала и училась заочно, когда однажды, приехав в Харьков, он сказал мне:
— Пойдём в ваш оперный театр на «пробу».
Мы пришли туда в будний день, во время репетиции. Дядя Денис нашёл главного режиссера, представился, сказал, что собирается переезжать жить в Харьков и интересуется: возьмут ли его в труппу оперного театра. Режиссер захотел его послушать. Дядя вышел на сцену и с местными артистами спел несколько дуэтов и арий из разных опер. Я сидела в зале, слушала. Пел он отлично. Режиссер, видимо, был такого же мнения, потому что я слышала, как он сказал: «Будем рады видеть вас, Денис Александрович, в своей труппе». Конечно, дядя Денис вовсе не собирался переезжать в Харьков, он просто так развлекался.
Давно его нет уже в живых. А у меня хранятся записи с его песнями. Записи сделаны ещё на старых магнитофонных лентах — бобинах. Он поёт, а аккомпанирует его сын, мой двоюродный брат Саша Волков. Претворяя в жизнь мечту отца, он окончил консерваторию. Но, к сожалению, певческого таланта деда и отца не унаследовал… На бобинах сохранился чудесный лирический тенор Дениса Волкова. И самые любимые его арии герцога из «Риголетто», Смита из «Пертской красавицы», русские романсы и народные песни, украинский народные «Ніч така місячна», «Дивлюсь я на небо» и, конечно, — «Ой, Днипро, Днипро».
Стояла середина мая. Солнце грело так ласково, цвели яблони, сирень, распускались цветы на клумбах во дворе. Но в родном доме что-то происходило плохое, тревожное. Постоянно капризничал маленький годовалый братик Федя: то затихал ненадолго, то вновь начинал плакать — тихонько, жалобно. Мать ходила медленно, тяжело, временами, не сдерживаясь, стонала. Отец метался из дома на улицу озабоченный, сёстры тоже были дома, никуда не уходили, даже старшая Даша, хотя у неё совсем недавно родилась маленькая дочка Нина…
На пятилетнюю Аню или не обращали внимания, или просили не мешать. Ей тоже было тревожно, тоскливо. Ночь она спала плохо — в доме постоянно шло какое-то движение, шум. А утром Даша взяла её за руку, увела в свой дом, напротив.
— Побудь здесь, Нюрочка, — сказала. — Там мамо хворает, и братик…
Наскоро покормила грудную дочку, отдала младенца свекрови и снова побежала в родительский дом. Аня бродила по комнате, выглядывала в окна, скучала. А потом тихонько вышла из дома Рябченко — никто и внимания не обратил, — по мосточку через ещё непросохшую Довгую улицу побежала в свой двор. Только вошла в калитку, как из двери на крыльцо вышли несколько мужчин, с ними отец. Они несли маленький деревянный ящик, были без шапок, хмурые.
Аня вжалась всем тельцем в забор. Не хотела смотреть на этот ящик, но и взгляда не могла оторвать. Она понимала — это гроб. Такой маленький! Но почему его несут из их дома?..
Она очень боялась похорон. Если случайно, издалека, замечала скорбную процессию — в панике убегала подальше. Сердечко сжималось от страха. Это был страх от понимания: жизнь может вдруг прекратится! И она тоже — живёт, бегает, смеётся, — и вдруг её не станет! Как это может быть — непонятно, и всё-таки может… Ничего Аня не могла поделать с этим страхом. А сейчас и бежать было некуда — люди уже шли мимо неё, отец глянул мимоходом, губы у него кривились, по щекам бежали слёзы. Он всё время оглядывался на дом, словно хотел вернуться. Но уходил вместе с другими мужчинами, нёсшими маленький ящик…
И в этот миг из дома раздался крик — долгий, тягучий, потом крикнули ещё два раза, уже коротко и резко. Показалось, что это мамин голос. Девочка стояла, всё так же вжимаясь в доски забора. Она и за калитку бежать не могла — там были люди со страшной ношей, — и в дом идти боялась. Сколько времени прошло, не знает. Но вот на крыльцо вышла Даша и ещё две женщины. Сестра глянула на неё, покачала головой, но ничего не сказала. Они разговаривали. Аня слышала, как женщины говорили почему-то сердито.
— Нет, так нельзя! Феклуша наверное ещё в горячке. Разве можно давать имя умершего новорожденному? Да ещё так сразу! Это же плохой знак, не будет ему доли в жизни…
Но Даша, нахмурив брови, упорно качала головой:
— Мамо так решила, так и будет.
— Упрямые вы, — махнула рукой соседка. — Надо же, роженица ещё в себя не пришла, а как только я сказала ей, что мальчик родился, сразу же: «Федя». Я думала, она о мёртвом говорит, ан нет: «Федей назовём!» И слушать ничего не хочет.
Женщины снова вошли в дом, а Даша подошла к испуганной, ничего не понимающей Ане. Обняла сестричку, прижала к себе.
