Зима не баловала летчиков. Погода по нескольку дней кряду была нелетной. Но это не уменьшало интереса к тому, что делалось за линией фронта. Скорее наоборот, как только снегопады и туман ставили преграды перед группами штурмовиков и воздушных разведчиков, командование фронта и армий нервничало сильнее и во что бы то ни стало требовало новых разведывательных данных о фашистских тылах, аэродромах и войсках. И тогда командиры полков, имея указания "добыть, посмотреть, ударить, посеять у противника чувство тревоги и неуверенности при движении по дорогам", на свой страх и риск поднимали в воздух наиболее подготовленных летчиков.
Не все возвращались из таких полетов, но Сохатому, который еще с осени начал осваивать подобные рейды, пока везло. Полеты, как правило, проходили успешно и доставляли удовлетворение. Вот и сейчас его "Ил" летел над землей, захваченной немецко-фашистскими войсками… Летчик учел господство белого цвета в природе и закамуфлировал свой самолет белыми разводами по зеленому полю. Округлые линии на стыках белого и зеленого цветов ломали очертания силуэта машины, и это делало ее почти невидимой, растворяло в мелькающем под крылом ландшафте.
Низкие облака широкими полосами сеяли снег, прижимая самолет к самой земле. На высотомере стрелка показывает "О", и летчика выручает пока одно местность под крылом ниже аэродрома вылета метров на пятьдесят ― семьдесят. Молчит радио. Молчит пилот. Ровно гудит мотор. Ивану представляется даже, что, кроме снега, "Ила" и его, в мире ничего и никого нет. Уже двадцать минут с бреющего полета он осматривает дороги в назначенном ему районе разведки, но все напрасно: движения к фронту, вдоль него и от него нигде не видно. "Не утонул ли противник в снегу? А может, всем доволен: обеспечен и в подвозе не нуждается?… Нет, такого на войне, наверное, не бывает. На фронте никогда нет уверенности в завтрашнем дне и обязательно чего-то да не хватает… Скорее всего обездорожел фашист. И если у нас есть силы, то его как раз и надо сейчас бить. Тыл ему не поможет".
…Горючее подходит к концу, и пора уходить домой, а боеприпасы все целы. Бить по отдельным повозкам рискованно: не очень-то различишь, свои или немцы. Вот если бы автомобили, тогда другое дело. На них только немцы.
"Надо что-то делать… Быть над врагом и вернуться домой с боекомплектом ― позор. Выбросить его впустую ― позор вдвойне".
Проверив остаток бензина, Сохатый решает осмотреть шоссейные и грунтовые дороги около Невеля, а потом разведать железную дорогу, идущую на Великие Луки. Если и в этом варианте автомобилей и поездов не окажется, то можно сбросить бомбы хотя бы на станционные пути ― пусть малая, но польза будет.
Развернувшись курсом на юго-восток, он вновь пересекает уже осмотренную им территорию.
Облачная бахрома бьет по кабине, перегораживая путь снежной стеной. "Ил" ныряет в белую волну, и на -какое-то время Иван теряет ощущение пространства. Пробивая завесы, "Ил" летит как бы рывками, и Сохатый не знает, что ждет его за очередным метельным рубежом… Под самолетом белая пустыня ― ровное плато без сучка черноты, без крапинки зелени ― замерзшее и запорошенное озеро. До Невеля около десяти километров. Низ и верх угрожающе сливаются в своем подобии. Трудно, порой невозможно отличить облака от снега. Иван понимает, как это опасно. Все в нем настораживается. Он замечает, что правая рука, с Силой сжимающая ручку управления самолетом, напряглась до предела.
"Успокойся, Ваня, ― говорит он себе. ― Не жми так ручку управления, все равно из нее погоды не выжмешь… Надо уходить восвояси, не до автомобилей нынче, самому бы выбраться! Давай, разворачивайся блинчиком, влево, к железной дороге".
Не торопясь, с малым креном, Иван выводит "Ил" курсом на северо-восток. Через несколько секунд под самолетом промелькнул берег озера. Дальше лес, а за ним должна быть железная дорога.
Выбравшись от озер и полей к лесам, Иван облегченно вздохнул. В земной пестроте, пусть даже самой маленькой, все же видна жизнь, и летчику визуально можно определить, где низ. Теперь меньше шансов врезаться в белый бугор. Напряжение нервных струн ослабло. Самолет летит на Великие Луки. Сохатый старается держаться от железки" правее, не более полукилометра: так удобней и привычней смотреть вперед.
"Если сейчас встретишь эшелон, что будешь делать, Иван? ― ведет он диалог с самим собой. ― Что? Стрелять буду по паровозу, если эшелон идет к фронту. По крытым вагонам стрелять нельзя, могут быть боеприпасы. Сам на них подорвешься. Если эшелон от фронта ― бить вагоны, от фронта .боеприпасы не возят…"
Так разговаривал он с собой довольно часто. От этого ему всегда делалось легче. Размышления вслух снимали напряжение, позволяли видеть и полет, и себя как бы со стороны, помогали выверять планы и находить более верные решения. Таким диалогам он научился в одиночных полетах над территорией противника, которые редко проходили по-задуманному, требовали находчивости и новых решений.
Десятки километров преодолел самолет. Дорога по-прежнему была пустынна. Успокаивал Ивана только вид двух бегущих черных ниточек рельсов. Снег не засыпал их. И чем больше Сохатый смотрел на темные полоски, тем сильнее верил, что не зря сделал этот крюк перед уходом домой.
Пробив очередные снежные дебри, "Ил" выскочил на светлую воздушную полянку. Глазам открылась снежная целина, а чуть левее, на темной морщине дороги, длинная красная гусеница железнодорожного состава с пыхтящей головой ― паровозом.
Обрадовавшись долгожданной встрече, Иван довернул "Ил" на локомотив. Самолет шел низко, прицеливаться было неудобно: мешала земля, она совсем близко, неслись облака над самой кабиной. В прицеле паровоз смещался в левую сторону.
"Идет состав, торопится и меня не видит. Пора!" Сохатый дважды нажал на боевую кнопку пуска реактивных снарядов. Два залпа по четыре снаряда с визгом ушли вперед. Попал или нет, увидеть не успел. Самолет уже проскочил цель.
"Что делать? Искать новый объект для второго удара или вернуться и сбросить на состав бомбы? Лучше вернуться. На взрывателях поставлено замедление, может, пронесет. Чем журавль в небе, лучше синица в руках. Возвращаюсь!"
…Самолет летел теперь прямо над дорогой навстречу составу.
"После первой атаки прошло минуты полторы, ― думал Сохатый. ― Если есть солдаты в вагонах, то они еще не успели повыскакивать… А вот и красная змея. ― Иван заметил разбитый паровоз. ― Попал".
…Вниз пошли серией шесть осколочно-фугасных. Стокилограммовые "чушки" со скоростью восемьдесят метров в секунду бились о крыши, ломали доски и, прорвавшись внутрь вагонов, крошили и рушили все, что попадалось. Самолет шел над составом на высоте пятнадцати ― двадцати метров. Промахнуться невозможно.
