И, как читатель помнит, в это время ко мне заявился Боря Бугров и предложил выступить с докладом «О художественном методе».
И выступил...
А потом наступили будни, томительные, безрадостные, безнадежные. Вскоре, правда, инспектор деканата Талина Тимофеевна, замечательная, добрая, чуткая и внимательная, порекомендовала мне пойти на курсы для поступления в университет, по ее рекомендации меня приняли, стал преподавать русский язык и литературу. Видимо, что-то несерьезное было в моем преподавании, потому что в сочинениях на школьные темы все чаще стали объясняться мне в любви, а одна сочинительница написала целую поэму по этому поводу. Чтобы хоть чуточку развлечь своих читателей, процитирую эту «поэму»:
В.В. Петелину
Ты вновь со мной, любви виденье?
Из тьмы и сумрака забвенья
Былым мечтам возврата нет.
Так что же это? – Дай ответ,
О муза жизни, дай мне право
Любить, как прежде, и страдать,
Смеяться нежно и лукаво —
Не смехом души сотрясать;
Забыть о многом и простить,
Не презирать иных друзей,
В груди не пламя мне носить,
А пепл остывший прежних дней.
Тяжелым бременем сомненья
Ложатся на кипящий ум,
И нет мне, муза, избавленья,
Я вся во власти грустных дум.
В конце концов, веселье славы
И праздной жизни мишура,
Обычаи пустые, нравы,
Чем так богата старина,
В них нет, о муза, просветленья,
Оно лишь там, где есть любовь,
А где любовь – там вдохновенье
И радость жизни вспыхнет вновь.
Любовь поэзии созданье,
Цветок небесной красоты,
Она прекрасна, но страданье
Уносит дивные мечты.
* * *
Ты был мне трелью соловья
И звонкой песней лебедей,
Журчаньем милого ручья
И чистым воздухом полей.
Ты в жаркий день служил прохладой,
В ненастье сердце согревал.
Об этом ты и не мечтал?
Ведь правда, – и не надо;
Во мраке был ты ярким светом,
Любимым был моим всегда;
Но ты об этом,
Нет, не узнаешь никогда.
Хотя, быть может, и узнаешь,
Поймешь, что любят только раз.
Вот ты теперь уже страдаешь.
Скажи, ошиблась я сейчас?
И не смотри с таким укором,
Тебя люблю я, милый, верь!
Сейчас ты понял, что не скоро
Уйдешь, захлопнув счастью дверь.
Прости стихов несвязных бред
И скромных слов простые звуки,
Ты помнишь, много лет назад
Отелло был любим за муки.
Пройдут года, и вспомни ты
Слова безвестного поэта,
Его любовь, мечты,
Письмо, не получившее ответа.
Когда печаль тебя коснется
Своей безжалостной рукой,
Его ты вспомни, – пронесется
Печаль, любимый, над тобой.
Слеза вдруг взор твой затуманит
И скроет солнца ясный свет,
Ты вспомни, милый, что страдает
С тобой таинственный поэт.
Меня ты видишь иногда —
Грустна, насмешлива, горда.
К тебе я редко подхожу,
Любуюсь издали тобой.
Ты не пугайся, но скажу —
Характер у меня – плохой.
Ну вот и все. Прощай, мой милый,
Прости за все и не грусти.
Ты был мелодией любимой
И за сравнение прости.
Признаюсь, читая эти анонимные сочинения, выглядел я глуповато, в этом случае пользовался юмором, но юмор не помогал... Хотя банальность «поэмы» была очевидной...
Однажды в жаркий летний день я играл в настольный теннис у нас во дворе. Ко мне подошла моя «студентка», высокая, не очень-то симпатичная, и представилась – это она написала «поэму». Мы отошли от стола и уселись у кустов сирени прямо на земле. Она еще раз, уже в прозе, объяснила мне, что такое любовь. Но к этому времени я тоже знал, что такое любовь... Что-то бессвязное я бормотал в ответ... Так на этом и разошлись наши дороги.
А главное – после размолвки со своим научным руководителем я был, повторяю, предоставлен самому себе... Искромсав главы о «Тихом Доне», с помощью клея и ножниц, вставляя кое-где связующие фразочки, я подготовил и отдал на машинку свою первую статью «Трагическое в «Тихом Доне» М. Шолохова». Ну, думаю, держитесь, не сомневался, что статью напечатают... Где я только не был: в «Новом мире», в «Знамени», «Дружбе народов», в «Литературной газете», потом отослал статью в журнал «Русская литература», потом в «Дон»... В «Литературной газете» (главный редактор Всеволод Кочетов) меня принял Валерий Друзин, наговорил комплиментов, да и на полях статьи были одобряющие слова и знаки, но – редакция может снова вернуться к рассмотрению статьи после серьезной творческой доработки: во-первых, сократить, во-вторых, осудить Григория Мелехова за его борьбу против советской власти, ведь сам Шолохов осуждает его, отнимая у него честь, совесть, превращая его в жалкое и страшное подобие человека, а из вашей статьи получается, что Шолохов любит своего героя, сочувствует ему, сострадает ему и мучается вместе с ним... Таков был отовсюду ответ на мои предложения.
Стал бывать на писательских собраниях, и кто-то, не помню, познакомил меня с Федором Абрамовым, доцентом Ленинградского университета, но уже написавшим свой первый роман «Братья и сестры». Он-то и порекомендовал мне обратиться к Александру Григорьевичу Дементьеву, тоже доценту Ленинградского университета, только что назначенному главным редактором журнала «Вопросы литературы», дескать, ему сейчас нужны острые статьи, чтобы привлечь внимание к новому журналу.
Действительно, А.Г. Дементьев по-доброму принял меня, быстро прочитал мою статью. Сделал ряд существенных замечаний о литературном качестве статьи, о композиции, о том, чтобы смягчить полемику, Григорий Мелехов и у него был отрицательным... Кое-что из его замечаний я принял, еще раз прошелся по статье, устраняя недостатки. Вновь редактор быстро прочитал, вновь сделал замечания, ему очень хотелось эту статью опубликовать в одном из первых номеров журнала за 1957 год. Вновь я кое-что переделал, смягчил, улучшил, но основной пафос статьи, естественно, оставался прежним. Мне и в голову не приходило, что редактор добивается от меня принципиальных изменений и в отношении донского казачества, и в отношении Григория Мелехова...
Прочитав третий вариант статьи, он наконец не выдержал и воскликнул, обращаясь к своим сотрудникам (вся редакция занимала тогда две или три комнатенки):
– Ну что мне с ним делать?! Третий раз приносит мне все ту же статью. Григорий Мелехов у него оказывается чуть ли не самым положительным героем русской литературы, а донское казачество сохраняет у него все положительные качества русского народа. Ну сколько же мне повторять вам, что Шолохов осуждает Григория Мелехова за все его кровавые дела против советской власти?..
Действительно, три раза читал мою статью главный редактор «Вопросов литературы», но так и не удалось мне убедить его в том, что мой взгляд на «Тихий Дон» коренным образом отличается от взгляда моих предшественников и от его собственного только потому, что я не был еще заражен микробами вульгарного социологизма, что я по своей молодости и наивности воспринимал любую книгу с юношеской доверчивостью, не подгоняя ее к тем или иным теориям, а воспринимая просто и безоглядно, как отражение самой жизни. Ничего не получилось у меня из этих визитов в журналы.
