На панихиде по фельдмаршалу Бергу Милютин удивился, что его провожают по православному обряду, так пожелали родственники, много говорили о фельдмаршале, но чаще с иронией, уж очень странный был человек, умный, деятельный, но сколько за ним числилось отрицательных свойств: привычка ко лжи, непомерная гибкость характера, к любому может приспособиться, легкость в суждениях, а главное – неправдивость…
Глава 7
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ГРАФА ШУВАЛОВА В ИМПЕРИИ
А после панихиды Милютин вернулся домой, было воскресенье, день приемов, разговоры о покойном фельдмаршале и проделках графа Шувалова продолжились в кругу собравшихся друзей.
В следующие дни Милютин, к своему удивлению, узнал, что император уже о Хрущеве и не думает, только накануне в разговоре с Шуваловым возникала идея о невозможности совмещать гражданскую и военную власть в Польше, а сегодня император в точности повторил шуваловские мысли. Милютин, слушая императора, понял, чьи мысли он повторяет, но промолчал. Тут же император вызвал статс-секретаря Набокова, и он подробно изложил точку зрения Шувалова по сему предмету. Милютин только пожалел потраченного времени на это обсуждение.
Увидев колебания Милютина, Александр Второй предложил обсудить этот сложный вопрос на заседании некоторых членов кабинета министров.
Шувалов, Тимашев, Милютин, великие князья и другие члены кабинета министров долго спорили, но Милютин убедил своих коллег, что нельзя разделять военную и гражданскую власть в Варшаве, к этому присоединились и великие князья.
Александр Второй, прочитав записку Милютина о Медико-хирургической академии, сказал, что он хорошо знает о конфликте, возникшем вокруг этого вопроса, и предложил министру внутренних дел, министру народного просвещения и военному министру обсудить ситуацию и доложить ему о выработанном мнении, а если вы окажетесь неспособными это сделать, то он сам примет решение. В сущности, Милютин понял, что он проиграл, давление графа Шувалова и графа Толстого подействовало на императора. Но что делать? Отступить? Милютин не стал уговаривать императора, в своей записке он все изложил подробно и весомо… Только разговор с графом Толстым может убедить императора, но он заранее знал бесплодность этих переговоров. Граф Толстой не так силен, но вот граф Шувалов… Прежде всего надо поговорить с профессорами академии, узнать, что они думают.
Граф Толстой и министр внутренних дел Тимашев предложили Милютину оставить в Военном министерстве Клинический госпиталь, Медико-хирургическую академию передать Министерству народного просвещения. Но и этот смелый хирургический спор не дал никаких результатов, стороны разошлись недовольные неуступчивостью друг друга.
Милютин пригласил профессоров Медико-хирургической академии во главе с главным военно-медицинским инспектором и тайным советником Козловым, это заседание полностью было не согласно с запиской графа Толстого, и все без исключения протестовали против перехода в Министерство народного просвещения, составив по пунктам возражения записке графа Толстого.
О Хрущеве император уже не вспоминал, он никак не мог определиться с фигурой генерал-губернатора Польши, снова возникали мысли о разделении гражданской и военной власти, но потом отказывался от этой мысли, наконец вспомнили генерал-адъютанта Павла Коцебу, семидесятичетырехлетнего члена Государственного совета, и назначил его варшавским генерал-губернатором и командующим войсками Варшавского военного округа. Понятно, что вроде бы Милютин победил в этом споре, действительно личность Хрущева не удовлетворяла тем требованиям, какими должен был обладать представитель высшей власти в Польше, но преклонный возраст нового кандидата и полное отсутствие военного опыта вновь поколебало императора. Но вскоре Павел Коцебу был вызван к императору и утвержден начальником в Варшаву.
Дмитрий Алексеевич принимал участие в решении всех этих назначений, но почему вновь преклонному старику дали это очень важное место – понять не мог. Будет послушно исполнять царскую волю? Скорее всего…
Во время докладов Александр Второй вдруг вспоминал давно решенные проблемы, приходилось напоминать ему об этом, а то неожиданно спросит, почему переформирование и усиление войск не производилось.
– Ваше величество, действительно мы уже не раз говорили об этом переформировании, но для этого необходимо было предварительно заготовить потребные для них вещевые запасы, а Военное министерство в своих хозяйственных распоряжениях не может выходить из пределов, ограниченных установленным ныне нормальным бюджетом.
– Да, с деньгами у нас постоянные проблемы, вечно их не хватает, – нехотя сказал император.
А военный министр, прощаясь с императором, подумал: «Сколь уж раз я говорил ему об этом, а он все повторяет: «Как хорошо бы сформировать новые части войск», а можем ли мы формировать новые части, если у нас постоянный дефицит в финансах. Но хорошо, что он заговорил об этом, теперь я смелее буду напоминать ему, что армию нельзя переформировать урывками, под влиянием минутных прихотей, нужны деньги, и большие. А понял ли государь мой намек? Сие осталось неизвестно…»
Но Милютин поражался во время докладов не только этому, а мелочности императора, который не раз заговаривал с военным министром о переменах в обмундировании, о цвете погон, о воротниках; а в другой раз Александр Второй неожиданно заговорил о том, что нужно заменить наши русские штыки прусскими тесаками. И не только с ним, министром, – созывал совещание военных специалистов, которые единодушно отдавали предпочтение русским штыкам, сами бывали в штыковых атаках и знали мощь русской штыковой атаки. И снова Милютин – в какой уж раз! – думал о колебаниях императора, на этот раз повлиял на него герцог Георг Мекленбург-Стрелицкий, немец, пруссак, преувеличивавший силу прусского оружия, прусскую армию вообще, близкий родственник императора, муж великой княгини Екатерины Михайловны, дочери великого князя Михаила Павловича. Как не порадеть родному человеку, вот и развел дискуссию. А однажды император, пригласив Милютина к обеду и еще несколько человек военных, пригласил также и генерал-лейтенанта Бернгарда Франца Вильгельма Вердера, военного атташе германского посольства в Петербурге, а после обеда все заинтересованные стороны сели у камина и государь заговорил снова о штыках и тесаках, как на очной ставке, спрашивая мнение и генерала Вердера. Милютин промолчал, сколько уж раз он говорил императору о силе русского штыка в атаке, а генерал-адъютант Баранцов, начальник Главного артиллерийского управления, снова смело и напористо говорил о русском штыке, а от генерала Вердера так ничего путного и не узнали. «Неужели мы сами не лучшие судьи, видевшие на поле боя силу русского штыка, – думал Милютин, возвращаясь домой после обеда у императора. – Мне достаточно было побывать в нескольких экспедициях на Кавказе, чтобы вполне убедиться, как необходимо солдату всегда иметь в руках оружие, пригодное для рукопашной схватки. Может, завтра после доклада государь вынесет свое решение о штыках».
