Алексей Карпов - Андрей Боголюбский

116

В Никоновской летописи говорится не просто о «запрещении», но о «заточении» игумена Поликарпа. В этом митрополиту Константину помогали черниговский епископ Антоний и некий переяславский епископ, который в одном из поздних списков летописи, так называемом Лаптевском, поименован Феодором, а в «Истории…» В.Н. Татищева — Антонием. У В.Н. Татищева этот сюжет получил дальнейшее развитие. Здесь сообщается о том, что князь Мстислав Изяславич будто бы созвал в Киеве церковный собор, на который явились епископы, игумены, попы и «чернцы умные», «и снидеся их до полутораста». От Андрея на собор явился «Федорец, игумен из Суздаля», — то есть будущий церковный раскольник «лжевладыка» Феодор, который затем отправился из Киева в Константинополь. На соборе начались споры, «и бысть прение в них многое»: одни стояли за игумена Поликарпа, другие — за митрополита; большинство же отговаривалось незнанием. Андрей будто бы писал к Мстиславу, «да ссадит митрополита и велит ина епископом избрати». (В одном из списков «Истории…» Татищев позднее дописал, что Андрей в письме представлял Мстиславу, какой «от власти патриархов в Руси великий вред и напрасные убытки».) Но Мстислав, зная о неприязни к себе князей, опасался озлобить еще и епископов. Когда же большинство участников собора разошлись, митрополит «с Антониями» осудил Поликарпа на заточение [ПСРЛ. Т. 9. С. 236; Татищев. Т. 4. С. 273–274; Т. 3. С. 87–89]. Очень похоже на то, что и здесь мы имеем дело с домыслами историописателя XVIII века.

В Новгородской Первой летописи рассказ о походе на Киев помещён после известия о том, что «тому же лету исходящю, на весну», князь Роман Мстиславич с новгородцами разорил Торопец (НПЛ. С.. 33, 220–221).

Об этом свидетельствует Новгородская Первая летопись. Некоторые поздние летописи в числе участников похода называют ещё и белозерцев; «…и вся земля та поиде на нь», — читаем, например, в Ермолинской летописи (ПСРЛ. Т. 23. С. 47; см. также: ПСРЛ. Т. 15. [Вып. 2.] Стб. 240 (Тверская); ПСРЛ. Т. 20. С. 124 (Львовская); и др.).

О том, что Славята был дедом воеводы Бориса и отцом Жидислава (Жирослава), нам известно из Сказания о чудесах Владимирской иконы, где сестра Бориса Мария названа игуменьей «своего ей деда» Славятина монастыря; см. выше.

Лаврентьевская летопись называет Всеволода крестильным, а не мирским именем — Дмитр; в Радзивиловской и Московско-Академической летописях это имя звучит иначе — Дмитрок, или Дмитрько; см.: ПСРЛ. Т. 38. С. 132. В Лаврентьевском списке перечень князей искажён: вместо Дмитра Гюргевича (как в Радзивиловской) здесь читаются два имени: «Дмитр и Гюрги». Возможно, это вызвано желанием согласовать общее число князей: цифра «11» («и инех князий 11») приведена здесь уже после упоминания князя Мстислава Андреевича, хотя в число одиннадцати князей сын Боголюбского, несомненно, входил. (В Ипатьевской летописи по той же причине в число князей был включён Борис Жидиславич.) В более поздних летописях путаница продолжилась. Так, в Никоновской упоминаются и Всеволод, и «князь Дмитрей», и «князь Юрьи», и ещё какой-то «князь Мстислав» (отличный и от сына Боголюбского, и от брата смоленских князей Ростиславичей, и от племянника Андрея), «и иных множество князей» (ПСРЛ. Т. 9. С. 237). Современный историк делает из этого вывод, что «в походе участвовало не менее четырнадцати князей» (Котпяр Н.Ф. Дипломатия Южной Руси. СПб., 2003. С. 245).

Хотя позднейший источник украинского происхождения, так называемая Густынская летопись, называет «Матешича» главным организатором похода: «злонравный» Владимир Мстиславич, «иже тогда бяше в Москве при Андрею Боголюбском… всегда поущающе князей на Мстислава», так что князья «кроме всякия вины вокрамолишася на Мстислава Изяславича, паче же на погубление княжения Киевьскаго» [ПСРЛ. Т. 40. С. 93]. Заметим, что «Москва» здесь — не конкретная крепость на юго-западе Суздальской земли, но обобщённое название владений Андрея Боголюбского.

По-другому рассказывается в поздней Никоновской летописи. Здесь в измене обвинены всё те же бояре Мстислава Пётр и Нестор Бориславичи (последний, правда, назван Жирославичем) и некий Яков Дигеневич: они «начата коромолити и тайно съсылатися со князем Мстиславом Андреевичем и со иными князи, како предати им град Киев». По их задумке, князья должны были открыто приступать к «крепким местам» городских укреплений, а тайно готовиться к штурму других, менее укреплённых мест: «Да егда, рече, вси приступаете к крепким местом града, сице и наши все гражане у крепких мест града стануть на бой противу вас; некрепкий же места града нашего небрегоми будуть, и тако… без труда возмете град». Так и вышло: обороняющиеся оставили «некрепкие места» без должной охраны; «ратнии же кознь творяху, и тако внезапу насунушася все на некрепкое место града, и взяша град Киев». По сведениям авторов летописи, осада продолжалась не три дня, а целых три недели. Автор Новгородской Первой летописи, очевидно, не разобравшись в сути событий или же намеренно скрывая то, что произошло, сообщал, что Мстислав Изяславич по своей воле, «не бияся», покинул Киев. Надо думать, что такая версия казалась предпочтительнее сыну Мстислава Роману, княжившему в Новгороде, и самим новгородцам.

В Ипатьевской: «Рода, тивуна его». Имя Родион приведено в Ермолаевском списке летописи: ПСРЛ. Т. 2. Приложение. С. 43.

В Ипатьевской летописи датой взятия Киева названо 8 марта, но в дате — явная ошибка: «месяца марта в 8 в второе недели поста в середу»; та же дата и ниже — как дата начала княжения Глеба Юрьевича в Киеве (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 545). Между тем в 1169 г. 8 марта пришлось на субботу первой недели поста. Как полагает Н.Г. Бережков, скорее всего, ошибка возникла в результате неверного прочтения кириллической цифры «ei» (12) как «и» (8) (Бережков. С. 181). Менее вероятным он считает другое предположение: летописец сам высчитал эту дату, ошибочно отнеся события к концу т. н. «циркамартовского» 6679 г., т. е. к марту 1172 г., когда 8 марта действительно пришлось на среду второй недели поста (Там же. С. 335–336).

Так в Лаврентьевской летописи. В Ипатьевской: «грабиша за 2 дни». Автор украинской Густынской летописи согласовывает обе версии: князья грабили Киев «два дни… в третий же день зажгоша его, такожде и все монастыре и церкви огнем пожгоша».