Но прежде нежели объявим о помянутых рыбах порознь, каковы они величиною, видом, вкусом и в которое время из моря идут, сообщим мы некоторые примечания, которые вообще до ловли оных рыб касаются и которые можно почесть за вещь, особливого примечания достойную, тем наипаче что из того явствует премудрейший промысел Божий и милосердие, которому угодно было в местах, хлеба, скота и речной рыбы лишенных, довольствовать народы удивительным образом: ибо вся Камчатка одною питается рыбою, а в тамошних реках и озерах нет такой рыбы, которая бы по примеру других мест речною или озерною свойственно могла назваться.
Все рыбы на Камчатке идут летом из моря в реки такими многочисленными рунами, что реки от того прибывают и, выступя из берегов, текут до самого вечера, пока перестанет рыба входить в их устья. По сбытии воды остается на берегах сонной рыбы столь много, что такого числа в больших реках нельзя надеяться, отчего потом такой срам и вонь бывает, что, без сомнения, следовало бы моровое поветрие, ежели бы сие зло непрестанными, воздух чистящими ветрами не отвращалось.
Ежели острогою ударишь в воду, то редко случается, чтоб не забагрить рыбу. Медведи и собаки в том случае больше промышляют рыбы лапами, нежели люди в других местах бреднями и неводами. А для сей причины и неводов на Камчатке не делают, но сети без рукавов употребляют: да и невод за множеством рыбы вытягивать трудно, к тому ж и надежды нет, чтоб не прорвался, каков бы толст и крепок ни был.
Все рыбы, которые там вверх по рекам ходят, лососьего рода и просто называются красными. Натура учинила в них такое различие, что на одной Камчатке почти не меньше родов находится, сколько во всем свете описателями рыб примечено.
Однако в Камчатке ни одна рыба не живет доле пяти или шести месяцев, выключая гольцов, или по-российски лохов: ибо все, которые не будут изловлены, в исходе декабря издыхают, так что в реках не остается ни одной рыбы, кроме глубоких и теплых ключей около Нижнего Камчатского острога, где рыба почти во всю зиму ведется.
Причиною тому: 1) что рыбы в превеликом множестве поднимаются, следовательно, не находят довольно корма; 2) что они из-за быстроты рек с превеликою натугою вверх идут, чего ради скоро устают и ослабевают; 3) что реки оные мелки и каменисты, и для того нет в них мест, способных к отдохновению.
Во всех родах тамошних лососей сие достойно примечания, что они в реках и родятся, и издыхают, а взрастают в море, и что по однажды токмо в жизнь свою икру и молоки пускают. Сей случай, как натуральная склонность к плодородию, побуждает их подниматься в реки и искать способных мест.
Когда они найдут тихие заводи и песчаные, то самка, по примечанию господина Стеллера, поджаберными перьями вырыв ямку, стоит над нею, пока самец придет и начнет об нее тереться брюхом: между тем икра выдавливается и молоками орошается.
Такое действие продолжают они до тех пор, пока ямка песком занесется, после того продолжают путь свой далее и в пристойных местах многократно имеют совокупление. Оставшаяся в них икра и молоки служат к собственному их пропитанию, так как чахотным собственный тук их; а когда их не станет, то издыхают.
По Сибири примечена в том немалая отмена: ибо красная рыба, которая идет вверх по рекам глубоким, иловатым и текущим из далеких мест, живет в них по несколько лет и плодится по всякий год, для того что от множества родящихся в них насекомых имеет довольное пропитание. Зимует она по глубоким ямам, а весною оттуда выходит и далее по реке вверх поднимается. Плодится по устьям посторонних речек, где летом обыкновенно и промышляется.
Молодые весною сплывают в море и, пробыв там, по мнению господина Стеллера, до совершенства своего возраста, на третий год в реки возвращаются для плодородия, причем два знатные обстоятельства примечены: что рыба, которая, например, родится в Большой реке, та против устья ее живет и в море, питаясь водою и вещами, носимыми по морю, по наступлении времени ни в которую реку не идет, кроме той, в которой родилась: чему следующее служит в доказательство: 1) в которой реке какая рыба плодится, в той ежегодно бывает она в равном множестве; 2) в Большой реке находятся чавычи, а в Озерной, которая течет из Курильского озера, никогда не бывает их, хотя дно и устье ее такого ж состояния. В Брюмкиной, Компаковой и до самой Ичи промышляется семга, а в других реках нигде ее не примечено.
Другое примечания достойное обстоятельство есть сие, что те рыбы, которые поднимаются в августе, хотя имеют и довольно времени к плодородию, однако, поскольку молодым их остается мало времени к возвращению, берут с собою годовалую рыбу своего рода, которая за самцом и самкою до тех пор следует, пока кончится действие их совокупления.
Когда старые рыбы икру свою зароют, то следуют они вверх по рекам далее; а однолетняя, которая величиною не больше сельди, остается при икре как бы караульщиком до ноября месяца, в которое время сплывает к морю с подросшими рыбками[178].
И понеже европейская красная рыба, без сомнения, сие ж имеет свойство, то от сего физики впали в двоякое погрешение: 1) что они, ошибаясь относительно возраста рыб, один их род делят на два; 2) что приняли за неоспоримое правило, будто все роды красной рыбы по причине взаимного совокупления не имеют таких постоянных на себе знаков, по которым бы один род от другого можно было различить без сомнения.
Но сих погрешностей избежать нетрудно, ежели токмо для различия рыб взять в помощь признаки их натуральные.
Каждый род рыбы ежегодно идет по рекам в определенное время. В августе по два, по три и по четыре рода вдруг поднимаются, однако всякий род особо, а не вместе с прочими.
А какие роды тамошней рыбы, которая под именем красной заключается, оное сообщим мы здесь по времени, когда который род из моря в реки поднимается: ибо в сем никогда такой отмены не примечено, чтоб рыба, которая одного лета прежде всех в реках ловлена, на другой год после в реку вступила, так что камчадалы, ведая постоянный ход ее, месяцы свои теми именами назвали, в которые какую рыбу промышляют.
Чавыча[179] как бо́льшая и лучшая из всех тамошних рыб, так и первая идет из моря. Видом много походит она на лосося, токмо гораздо шире. Величиною бывает аршина по полтора, а весом до полутрети пуда, почему об области тела ее всякому рассудить можно. Ширина ее составляет целую четверть длины ее. Нос у ней острый. Верхняя половина дольше нижней.
Зубы различной величины, самые большие в 3∕2 дюйма, которые, однако ж, в реках вырастают больше. Хвост имеет без выгиби. Кожа на спине синевата, с черными небольшими пятнами, как на лососе. Бока серебряного цвета. Брюхо белое. Чешуя продолговатая, мелкая. Телом красна как сырая, так и вареная.
