Когда ставишь какую-либо вещь, то это в идеале процесс взаимозависимый. С одной стороны, ты интерпретируешь произведение так, как его видишь, придаешь ему свою интонацию, свою окраску, а, во-вторых, если ты не режиссер-насильник, то само произведение ведет тебя, диктует приемы, манеру изложения. Конечно, определенная «борьба» с пьесой у меня происходила. Пьеса была насыщена обилием диалогов, причем частенько бумажные десятиклассники «шпарили» весьма выспренние, далекие от жизненной правды тексты. Нравственные, политические намерения автора, ее антипатии (совпадающие с моими) чересчур выпирали. Монологи выглядели излишне публицистическими. Было слишком много дидактики. В условном искусстве, каким является театр, это могло иметь место, но в реалистическом фильме сразу стало бы фальшивым, резало бы слух. Следовательно, надо было подмять диалоги, не изменяя их сути, под разговорный, молодежный жаргон. И здесь мне очень помогли исполнители. Если вопрос с актрисой на роль учительницы решился сразу, — я давно люблю и почитаю пронзительный, трогательный талант Марины Нееловой, — то остальных исполнителей пришлось искать и делать кинопробы. Я стал искать среди реальных десятиклассников. Было немало поисков, репетиций, кинопроб, прежде чем мы остановились на исполнителях. Наташа Щукина и Дима Марьянов (после фильма — студенты театрального училища им. Б. Щукина, а ныне артисты-профессионалы) были найдены в школьном театре, где они оба играли в спектакле «Доброй охоты» по книге Р. Киплинга «Маугли». Федя Дунаевский перед этим снялся в главной роли в ленте К. Шахназарова «Курьер», а у Володи Тихомирнова, солиста балета, тоже имелся небольшой киноопыт. Главное, что по возрасту, по психофизическим данным юные исполнители соответствовали персонажам. Кроме того, я использовал ребят в качестве своего рода «ревизоров» диалога. Каждую фразу мы пропускали через личный опыт молодых исполнителей, используя знание среды, а также их субъективные особенности. Я старался тем самым приблизить диалог к жизни. Но когда я говорил, что не только ты ведешь произведение, но и оно тебя ведет, я имел в данном случае в виду ту жестокость, которой была пропитана ткань пьесы. Все сюжетные перипетии исходили из безжалостности, немилосердности юных героев. Причем, как мне казалось (именно это было интересным для меня), — о своей бессердечности герои даже не подозревали. Подлинное «я» каждого раскрывалось по мере движения событий и во многом неожиданно для самих героев. Они до визита к учительнице сами не подозревали о своих дурных наклонностях, не догадывались, на что способны. Делать ленту о заведомых уголовниках, которые пришли вышибить из учительницы необходимое им любыми средствами, представлялось мне примитивным, обедняющим жизнь. Куда глубже было бы начать сюжет почти с пустяка, с неловкой просьбы милых симпатичных десятиклассников и постепенно, шаг за шагом, довести его до раскрытия их внутренней сущности, до показа ужасного финала. Было важно проследить, как каждый последующий шаг молодых людей, открывая в них новое, гнусное, отрезает им путь к отступлению в добро, вынуждает их подняться на следующую ступень насилия. То есть, хотелось спрятать, скрыть, по возможности уничтожить авторский волюнтаризм, диктующий действия молодым персонажам, хотелось постараться придать их поступкам естественность жизненного развития. По сути, фильм — единоборство учительницы и четырех юных существ, которые в сумме как бы создают один многогранный молодежный образ. Противостоит им сорокалетняя учительница, шестидесятница по убеждениям, идеалы которой тоже несколько проржавели под влиянием затхлого времени. И тем не менее, в главных своих критериях — что такое честь, добро, правда, любовь, — она осталась на праведных, истинных позициях. Конечно, лживая педагогическая система проникла в поры Елены Сергеевны, конечно, порой она не замечает, как декламирует набившие оскомину идейные пошлости, общие места. Конечно, коррозия, поразившая все наше общество, затронула и ее. По-моему, Неелова донесла все это тонко, филигранно, одновременно с горечью и симпатией к своему персонажу. Надо признать, что молодежь выписана и сыграна более негативными красками. Но когда мне говорят, что я сделал фильм, направленный против молодежи, я не могу с этим согласиться. Это — чушь! «Дорогая Елена Сергеевна», в первую очередь, — рассказ о крахе поколения, к которому принадлежит учительница. Эта страшная ночь в квартире Елены Сергеевны раскрывает ей глаза на бессмысленность ее работы и жизни. Ибо педагогический результат оказался противоположным ее желаниям и намерениям. Эта ночь обнажает полное жизненное и профессиональное фиаско учительницы. Фильм, во вторую очередь, — рассказ о том, куда привели юношей и девушек фальшивые лозунги, вранье, показуха — те нормы, по которым жили — да во многом живут и сейчас — взрослые. И в-третьих, фильм показывает, каким же уродливым взросло юное поколение, воспитанное на лживых, фальшивых постулатах. Циничные, жестокие, бездуховные, эгоистичные парни и девчата, которые не остановятся ни перед чем для достижения своих корыстных целей. Но это не столько их вина, сколько их беда! Однако в том, что запальчиво декларируют десятиклассники, немало горькой правды, колких, жестоких и справедливых разоблачений. Вопрос только в том, ради чего режется эта самая «правда-матка». К сожалению, в данном случае — для того, чтобы оправдать собственные подлости.
Ребята-исполнители так беззаветно отдавались работе, так натурально выглядели в ролях подонков, были столь неистовы, что я постепенно начал перекладывать на них свое отношение к персонажам. Я начал отождествлять исполнителей с героями и потихоньку ненавидел их. Каждый вечер, когда я возвращался со съемки домой, у меня болело сердце. «Боже, чем я занимаюсь на старости лет, — говорил я себе. — Какой ужас жить в таком обществе, среди таких чудовищ. Что будет со страной?..»
Вероятно, чувство, испытываемое мною, говорило о полной отдаче и режиссера, и артистов ситуациям фильма и его персонажам, когда игра воспринималась уже взаправду, как сама жизнь. (Признаюсь, каждый раз, когда я смотрю эту картину, у меня портится настроение, начинает покалывать в сердце, депрессия охватывает меня. Обычно после всех моих картин зрителю хочется жить. И, пожалуй, это единственная моя лента, после которой жить как-то не хочется. Поэтому из инстинкта самосохранения я стараюсь смотреть «Дорогую Елену Сергеевну» как можно реже. Я ничуть не жалею о том, что сделал эту ленту. Для меня «Дорогая Елена Сергеевна» — это крик, это предупреждение. Фильм ставит, как мне кажется, безжалостный диагноз болезни нашего общества. На излечение этой болезни, думается, потребуется немало десятилетий, и то при условии, что наша нынешняя социальная система превратится в нормальную, демократическую, человеческую, правовую.)
