– Согласен, эта дамочка ведет себя подозрительно, – кивнул головой Андропов. – Однако это еще не повод подверстывать ее под дело о тотализаторе.
– Значит, наблюдение с нее снять? – спросил Изюмов.
Андропов ответил не сразу, а спустя некоторое время, которое ему понадобилось, чтобы еще раз просмотреть фотографии встречи Кружковой с поляком.
– Понаблюдайте за нею еще недельку, а также и за поляком, – произнес, наконец, Андропов. – Ведь у нас, как я понял, кроме них, пока никаких зацепок больше нету. Впрочем, как поживает ячейка в камере хранения на Курском вокзале?
– Пока за тем дипломатом, что оставил там Филипп Одинцов, никто не явился.
– А сколько времени багажу положено храниться в камере хранения?
– Пять суток – потом камера блокируется и получить багаж можно, заплатив штраф. Однако храниться багаж может больше месяца.
– Тогда надо форсировать события. Сделайте вот что. Пусть на вокзале закроют камеру хранения под благовидным предлогом, а вы вскройте ячейку и загляните в дипломат. Может, там и нет ничего и вся эта история лишь отвлекающий маневр?
– Хорошо, так и сделаем, – ответил Изюмов, убирая фотографии со стола в свою папку.
26 октября 1973 года, пятница, Чили, Сантьяго, международный аэропорт Пудауэдь
Многотысячная толпа людей пришла в этот день в аэропорт, чтобы проводить на родину Анджея Кравчика и его невесту Агнешку. Причем здесь были не только соотечественники отъезжающих – поляки, но и чилийцы, которые успели полюбить этого вихрастого и улыбчивого парня за время его участия в боксерском турнире. Даже главная чилийская газета «Эль Меркурио» поместила пусть сдержанную в своих комментариях, но все-таки доброжелательную заметку о победе поляка над любимцем каудильо и его теперешнем отъезде на родину. Правда, только несколько человек из окружения Пиночета знали истинную подоплеку этой истории и то, что заметка эта писалась под диктовку СИФА. Впрочем, как и сами эти проводы, которые были организованы хунтой с тем, чтобы шум от этого события облетел если не весь мир, то хотя бы значительную его половину.
Пройдя сквозь живой коридор к выходу из аэропорта, Кравчик в последнюю секунду обернулся назад и, сцепив ладони, поднял их над головой. Так он прощался с чилийцами и их страной, которая, по сути, стала ему второй родиной – он прожил здесь более четверти века. Затем отбывающий крепко обнялся с руководителем Ассоциации поляков в Чили, который приложил максимум усилий к вызволению Кравчика из-под ареста и его сегодняшнему отъезду.
– Надеюсь, это не последняя наша встреча с тобой, – сдерживая слезы, произнес руководитель Ассоциации.
Кравчик ничего не стал отвечать на это пожелание, поскольку был в совершенном неведении относительно того, какая судьба ждет его впереди. И хотя ему уже сообщили, что в Польше его ожидает такой же теплый прием, как и эти проводы, однако сам-то Кравчик прекрасно понимал, с какой опасной миссией он летит на историческую родину. И гарантии, что он там выживет, не было никакой.
В последний раз взмахнув на прощание рукой, Кравчик обнял за плечи свою невесту и они вышли из здания аэропорта, чтобы уже спустя несколько минут подняться на борт самолета, который должен был доставить их сначала в Рим, а уже оттуда на родину – в Варшаву.
26 октября 1973 года, пятница, Москва, Старая площадь, ЦК КПСС
Леонид Брежнев принимал в своем цэковском кабинете № 500 Валентина Гранаткина. Тот на днях вернулся из поездки в Чили, где инспектировал стадион «Насьональ» в Сантьяго и теперь докладывал генсеку о своих впечатлениях:
– Стадион они практически зачистили от следов концлагеря, хотя в подтрибунные помещения нас не пустили – видимо, там еще не все чисто. Но, уверен, что к концу ноября они и там наведут порядок.
– Значит, Роуз настроен на то, чтобы провести матч именно в Сантьяго? – дымя своей любимой «Новостью», спросил Брежнев.
– Однозначно, – кивнул головой Гранаткин. – Никакие мои призывы перенести игру на нейтральное поле на него и его людей не подействовали. И это понятно – им же только на руку, чтобы мы не попали на чемпионат мира.
– Ну, и пусть подавятся своим чемпионатом – мы не обеднеем, – не сдержался Брежнев.
– Может, все-таки согласиться на игру на нейтральном поле? – после небольшой паузы предложил Гранаткин вариант, о котором он думал всю дорогу на родину. – Все-таки жалко футболистов. Да и вообще, мы с 58-го года ни одного чемпионата еще не пропускали.
– А вот Андропов считает, что ехать не надо ни при каких раскладах, – не раздумывая ни секунды, ответил Брежнев. – И знаешь почему, Валентин? Нам везде устроят поражение. Это своего рода ловушка, чтобы лишний раз окунуть нас мордой в грязь. Нам это надо? Правильно – не надо. Уж лучше мы их в дерьмо макнем, чем они нас.
Сказав это, Брежнев стряхнул пепел с сигареты в стеклянную пепельницу, после чего снова поднял глаза на гостя и спросил:
– А как вообще ситуация в стране – террор свирепствует? Тут на мировом конгрессе про это много говорят, но, может, преувеличивают? Ты ведь врать не будешь?
– В отношении противников режима применяются крайние меры – люди исчезают сотнями, – сообщил Гранаткин. – В стране действует комендантский час – с девяти вечера улицы пустеют. Поэтому простые чилийцы сильно напуганы всем происходящим, но предпочитают молчать. Хотя при любой возможности стараются показать хунте, как они ее ненавидят.
– Например? – вскинул брови генсек.
– Когда я был в Сантьяго, там проводился боксерский турнир любителей, но по правилам профессионального бокса.
– Ишь ты, что надумал Пиночет – народ развлекает, чтобы от своих зверств его отвлечь! – усмехнулся Брежнев.
– Вот именно, Леонид Ильич, но этот турнир ему боком вышел – в лужу он на нем сел. Там его любимчик выступал, которому хунта прочила главный приз. А его в финальном поединке на глазах Пиночета и его свиты послал в нокаут знаете кто – наш земляк, славянин.
– Русский что ли? – Брежнев от удивления даже не донес сигарету до рта.
– Нет, поляк. Зовут его Анджей Кравчик. Такой отличный парень и так бьется на ринге, будто в последний раз. Я давно такого удовольствия от бокса не получал.
– И что стало с этим поляком, когда он пиночетовского выкормыша нокаутировал? – продолжал интересоваться генсек.
– Сначала арестовали, а потом вынуждены были выпустить под давлением широкой общественности. Я думаю нашему агитпропу тоже надо дать задание освятить это событие как можно шире. Тем более, что Кравчик сегодня должен был вернуться к себе на родину – в Польшу.
– Да, интересная история, – покачал головой Брежнев. – Как, говоришь, зовут этого поляка – Анджей Кравчик? Надо будет запомнить. Я в следующем году как раз собираюсь посетить Польшу, вот там с этим храбрым поляком и встречусь. Пожму его крепкую руку, которой он нокаутировал всю пиночетовскую хунту. Кстати, хороший заголовок для «Правды». Надо сегодня же Мише Зимянину позвонить – пусть готовит статью.
