Анус и мошонка всегда притягивали к себе Дали.
«Галлюциногенный тореро» (1968—1970), картина, рассматриваемая как творческое завещание Дали, во всяком случае в плане живописи, бесспорно является самой знаковой работой последних лет его жизни. И не потому, что она представляет собой, как мы уже говорили, синтез поп-арта, оп-арта, кинетического и галлюциногенного искусства — хотя всего этого в ней понемногу намешано, — а потому, что она по многим приметам и весьма удачно вписывается в ряд изображений, занимающих центральное место в творчестве Дали, — невидимых.
На этой картине мы не видим никакого тореро, хотя он и заявлен в ее названии. Лишь приглядевшись повнимательнее, можно обнаружить его галстук на куске ткани, драпирующем бедра второй Венеры справа, а чуть выше проявляются его подбородок, рот, нос, может быть, глаза на груди Венеры и, наконец, очертания головы, на которую падает тень от стоящей рядом скульптуры. Бык угадывается в скоплении красных и черных кружочков — плоских и объемных, — разбросанных по всему полотну. Во множестве представлены фигуры Венеры со спины, анфас, в профиль, в центре, вверху и внизу, крошечные и огромные, создающие атмосферу общей неуверенности в этом удивительном пространстве, которое местами куда-то проваливается, а местами словно выпирает, глубина которого передается по правилам классической перспективы, а объем достигается с помощью черных и красных кружков, методичное и математически высчитанное расположение которых — следствие изысканий Дали в области зрительного восприятия.
Над ареной, напоминающей римский цирк, Гала. Ее портрет Дали поместил в самом верху полотна как напоминание о существовании духовного мира. Ее лицо в ореоле божественного сияния очень похоже на лицо Христа. Богохульство? Дали уже однажды едва не совершил его! Ведь он собирался придать лицу своего знаменитого «Христа святого Хуана де ла Крус» черты Галы. Что до всего остального, то картина изобилует ловушками, неожиданными изменениями масштаба, разрывами пространства, картинками внутри других картинок, смутными, едва уловимыми ассоциациями вроде этого персонажа, что стоит спиной к зрителям и мастурбирует, привалившись к бюсту Вольтера. Он изображен совсем крошечным и, словно аппликация, наложен на полу туники исполинской Венеры Милосской в самом низу полотна, это своеобразное напоминание о рациональном мире, этакий его «мерзкий оскал». И наконец, в правом углу, будто наблюдая за всем этим, стоит ребенок, тот же самый, который играл в серсо на картине «Спектр сексапильности», и ребенок этот — сам Дали собственной персоной.
Это произведение было написано Дали в тот момент, когда мысли о смерти одолевали его как никогда раньше и когда смерть казалось ему как никогда близкой. Отсюда на картине агонизирующий бык и мухи — символ смерти на всех натюрмортах XVII века, написанных в жанре «суета сует», эти мухи рассыпаны по всему полотну и сбиты в плотные тучи, похожие на грозные эскадрильи черных самолетов.
Именно тогда Дали заинтересовался методом погружения живых существ в искусственную «зимнюю спячку». Он мечтал и рассказывал всем и каждому о том, что его заморозят, законсервируют. И таким образом, пребывая в гелии, он дождется того момента, когда ученые найдут формулу омоложения клеток. Он затронул эту тему в беседе с корреспондентом журнала «Пуэн» Пьером Дегропом, когда тот спросил его, не являются ли его провокации способом прятать свои чувства. Ответ Дали прозвучал как отповедь:
— Да, конечно, я предпочитаю надевать маску, об этом говорится в самом начале моего романа. И даже на латыни.
— Придет ли когда-нибудь время, когда вам придется снять маску?
— Ну, вам-то я говорить об этом не собираюсь!
— А я на это и не рассчитывал. Но все-таки вы допускаете, что такой момент может наступить?
— Момент? Я этого не допускаю. Потому что я уже решил предпринять необходимые шаги, чтобы в минуту смерти быть в еще лучшей маске, чем обычно. Я уже думал о заморозке, это самая непроницаемая маска из всех возможных, поскольку под ней не разберешь, жив ты или мертв.
В книге бесед с Аленом Боске, которого Дали постоянно чем-то удивлял, есть упоминание об их разговоре и на эту тему, причем Дали был довольно серьезен: «Я твердо верю в то, что в конце концов будут найдены способы заморозки живых существ, которые позволят раз за разом продлевать жизнь [...] Я ознакомился с результатами очень серьезных опытов по консервации клеток мозга. Их при определенной температуре можно сохранить, не причинив им вреда. Практический аспект применения этого метода в ближайшие пятьдесят лет кажется химерой, но я верю, что рано или поздно он будет успешно использоваться. Три недели назад японцам удалось вернуть к жизни мозг кошки, которая в течение десяти дней находилась в замороженном состоянии. Я настроен самым оптимистическим образом. Я не пропущу того момента, когда достижения сделают возможным продление человеческой жизни, и непременно этим воспользуюсь».
Мысль о заморозке словно наваждение преследовала его все последние годы его жизни: когда в 1982 году Гала умерла, Дали попытается сделать вид, что хочет покончить жизнь самоубийством посредством обезвоживания своего организма... утверждая при этом — парадокс, — будто обезвоживание обеспечит ему бессмертие.
Страх смерти между тем не мешал ему думать о земных радостях и о том, что открывало к ним доступ. Мы уже говорили, до какой степени Гала была жадна до денег и до какой степени Дали не умел ими пользоваться. Но это не мешало ему очень дальновидно пристраивать свои работы.
Так, например, в 1965 году он решил продать свою «Битву при Тетуане» — большую картину (340x396 сантиметров), выполненную в образцово-академическом стиле, о которой много писалось в средствах массовой информации, — определенному человеку: коллекционеру Хантингтону-Хартфорду. Хантингтон-Хартфорд был не абы кем. Он владел сетью продовольственных магазинов APD и в 1959 году заказал Дали картину «Открытие Америки Христофором Колумбом», за которую заплатил двести пятьдесят тысяч долларов. Кроме того, его фонд выделил средства на создание Галереи современного искусства, именно там Дали открыл для себя голографию, новую технику, которой он прочил большое будущее в искусстве.
«Битва при Тетуане» висела в галерее «Кнодлер», директором которой был Роланд Балаи. Дали во всех деталях объяснил ему, как следует подготовиться к приходу покупателя. Картину нужно было завесить тканью того цвета, какой указал художник. Прямо перед холстом, спрятанным за этим подобием занавеса, следовало поставить два стула. Дали сядет на один из них, Хантингтон-Хартфорд — на другой. Роланду Балаи предписывалось встать за их спинами. Они оба должны были хранить молчание до тех пор, пока коллекционер каким-либо образом не проявит себя. В этот момент Дали скажет: «Роланд, подойдите к картине». И спустя мгновение: «Роланд, отдерните занавес»...
