Помимо частного завещания, были оглашены еще четыре запечатанных свитка, где Август завещал выбить на медных досках перечень своих деяний и установить их у входа в Мавзолей, а также обращался к будущим правителям с такими советами: ограничения отпуска рабов и дарования римского гражданства; не давать слишком много власти управленцам, довольствоваться существующими размерами государства, ибо расширение границ затруднит защиту империи, и прочими.
После этого сенаторы решили похоронить Августа за счет государства и стали обсуждать, как провести траурные мероприятия. Поступило много предложений, среди которых было: впереди шествия должны были нести названия законов Августа, всех покоренных им народов, сам кортеж должен проследовать под триумфальной аркой, в знак траура надеть вместо золотых колец железные и так далее. Тиберий, однако, отверг часть предложений и сказал, что кроме всего прочего следует позаботиться о том, чтобы во время похорон не повторились беспорядки, какие случились во время погребения Юлия Цезаря.
Тело Августа, не дожившего чуть больше месяца до семидесяти шести лет, декурионы несли на своих плечах из городка Нолы до Бовилл по ночам, потому что стояли жаркие дни. Затем эстафету переняли всадники и донесли Августа до его дома в Риме.
В день похорон тело усопшего, укрытое пурпурным с золотом покрывалом, покоившееся на носилках из золота и слоновой кости, было торжественно перенесено к храму Божественного Юлия. По обычаю, Тиберий и его сын Друз произнесли похвальные речи, затем носилки с телом Августа были перенесены на Марсово поле, где останки были сожжены на погребальном костре. При этом один из сенаторов якобы увидел, как из пламени вылетел орел и унес в небеса душу Августа. Это было отмечено вдовой, и зоркий сенатор получил от нее миллион сестерций. Целых пять дней Ливия вместе с несколькими всадниками находились на месте сожжения, а затем прах был собран и помещен в Мавзолее, где уже покоились внуки императора. Траурные мероприятия проходили под строгой охраной вооруженных солдат.
На похоронах не было единственной дочери умершего, а также его внучки. Юлия Старшая, впрочем, ненадолго пережила своего отца. Август в конце своей жизни смягчил условия ее ссылки и разрешил поселиться в Италии. Но с приходом к власти бывшего мужа ее положение резко изменилось. Ей было запрещено выходить из дома и с кем-либо общаться, она была лишена ежегодной пенсии на содержание. Юлия умерла в том же, четырнадцатом, году от невзгод и чахотки. О других чудовищно жестоких репрессиях Тиберия против родственников Августа мы скажем чуть ниже.
Август, как и его приемный отец, Гай Юлий Цезарь, был обожествлен. И это закономерно, ибо культ Августа был привит в Риме и провинциях еще при его жизни, и Тиберий, как бы он в душе ни относился к новому богу, понимал необходимость того, чтобы культ Августа становился в структуре государства элементом, объединявшим жителей многонациональной империи.
Нового принцепса также стали звать Августом, а его мать – Августой. Все последующие императоры использовали это имя наравне с именем Цезаря как символ верховной власти. Тиберий, впрочем, пользовался этим именем лишь в деловых письмах и посланиях. И вообще он уклонялся от всяких титулов и в начале правления хотел, чтобы сенат и другие органы управления вновь обрели свои утраченные властные полномочия. Говорил, что он слуга сенату и имеет в лице сенаторов «господ и добрых, и справедливых, и милостивых» (Светоний), и обо всех своих делах докладывал сенату. Некоторые решения принимались вопреки его воле, но он не отменял их, а консулам уступал дорогу и делал вид, что именно они – высшая власть. Говорил, что «в свободном государстве должны быть свободны мысль и язык». И это вполне понятно, если вспомнить, что его родной отец был приверженцем республики и воевал против Октавиана. К тому же Тиберий на собственной шкуре испытал, если можно так сказать, «ласки самовластия» своего отчима, который силой отобрал его мать у законного мужа. Затем отнял любимую жену, приказал жениться на своей дочери, развратной шлюхе, от которой он вынужден был бежать хоть на край света. И затем на Родосе дрожал за собственную жизнь, вымаливая у матери снисхождения, когда его оклеветали, и Август вполне мог сделать его ссылку бессрочной.
Но новый принцепс, если бы и захотел, уже не мог радикально изменить введенных Августом новых форм управления, и как он ни навязывал (быть может, и лицемерно) сенату возможность стать в полном смысле властной структурой, тот не пожелал разделять с принцепсом бремя власти. А если бы даже и захотел, ничего бы из этого не вышло, ибо, как мы уже говорили, огромная империя уже не могла управляться так, как это было до Цезаря. Потребовались новые механизмы власти, и они были введены Цезарем и отрегулированы Августом. Возврат к временам поздней республики, когда практически все население Рима участвовало в ежегодных сражениях за власть, был едва ли возможен. И, пожалуй, прав Тацит, когда пишет о Тиберии как человеке, «которому свобода внушала страх, а лесть – подозрения».
Он действительно не терпел угодливости и лести, отказался от звания императора и Отца отечества, чем так гордился Август, не разрешил повесить над дверями дубовый венок, как «спасителю всех граждан» (дубовый венок служил тогда наградой за спасение гражданина). И когда угодливая знать предложила переименовать месяц ноябрь (в этом месяце родился Тиберий) в тиберий, а октябрь в честь его матери, в ливий, он сказал: «А что вы будете делать, когда станет тринадцать Цезарей?»
Он сократил расходы на театр и цирк, уменьшил число гладиаторов, боролся с роскошью, взятками в виде подарков должностным лицам. Продолжил Тиберий политику Августа и в смысле укрепления нравственности, ужесточив наказания за прелюбодеяния.
Боролся он также с укоренившимися в Риме чужеземными верованиями, особенно египетскими и иудейскими. Он запретил отправление этих культов и выслал из столицы иудеев.
Словом, в начале своего правления он ревностно исполнял обязанности главы государства, и в первые два года даже не покидал столицы. Империя продолжала свое процветание благодаря верным административным указаниям сверху. В этой связи следует отметить строгий контроль над казной, жесткую борьбу с коррупцией и преступностью, строительство новых дорог в провинциях, преодоление финансового кризиса и так далее. Строго пресекая лихоимства наместников, он напоминал им, что «овец надо стричь, а не сдирать с них шкуры».
Что касается внешней политики, то тут он следовал заветам Августа и не стремился к новым завоеваниям. Он отозвал Германика из зарейнской Германии, где тот пытался привести к покорности местные племена, и граница на Западе теперь проходила по левому берегу Рейна. Он сказал: «Месть Рима совершилась, германские племена пусть теперь сами разбираются со своими раздорами». На Востоке, куда был послан тот же Германик, были улажены спорные конфликты, с парфянами заключен мирный договор, а подвластные Риму царства Каппадокия и Коммагена обращены в римские провинции.
