Заболел он очень серьезно. Вызвали профессора Алексинского, с которым я потом говорил. В положении Врангеля наступило внезапное и ничем не объяснимое ухудшение, причем он страшно кричал. Алексинский допускал, что ему дали отравленный черный кофе. Отравленный особым ядом: теми же бациллами, которыми он болел. При вскрытии ничего не было обнаружено. Кто мог это сделать? У Врангеля был прежний, очень верный ему денщик. К этому денщику приехал из Советской России его родственник, по профессии фельдшер. Предполагали, что именно этот фельдшер приготовил отравленный кофе.
Но семья Врангеля, его жена и мать, отрицали возможность этого. Так Врангель и умер. (Мать его была, кажется, баронесса Корф. Отец его был не военный.)
А Юсупов дал интервью какой-то газете, говоря, что Врангель умер от огорчения.
Он, Врангель, часто говорил, что не занимается булавочными уколами, то есть без денег немыслима борьба с Советами. Но он узнал, что получил большие деньги от англичан, затем будто бы войдут капиталы, имевшиеся за границей у царской семьи, что сомнительно, таких капиталов как будто нет, и юсуповские сбережения, словом, крупная сумма, — в полное бесконтрольное распоряжение Врангеля. Об этом узнал и Гучков. Он говорил мне об этом. И вдруг все сорвалось. Это так огорчило Врангеля, что, больного, довело его до смерти.
* * *
Его тело перевезли в Югославию, в Белград, и похоронили в русской церкви. Крест из черного мрамора с надписью: «П. Н. Врангель».
Похороны были необычайно торжественны. Через весь Белград тянулись катафалки с венками.
Так он умер. Придет ли он еще когда-нибудь в качестве «аватара», кто знает?
* * *
У него было четверо детей — две девочки, два мальчика. Старшая вышла замуж за какого-то богатого американца, вторая, если не ошибаюсь, стала художницей… Старший мальчик на каком-то модном пляже спас двух погибавших — мужа и жену. Никто не шевельнулся, чтобы подать им помощь. Король Бельгийский наградил его золотой медалью. О младшем мальчике ничего не знаю.
* * *
Врангели были международная семья. В Берлине стоит памятник Врангелю. Они иногда съезжались на военный совет Врангелей. В Полтавском бою (Брокгауз и Ефрон) на стороне шведского короля Карла XII погибло семнадцать Врангелей. Часть была взята в плен и обрусела.
Первые Врангели высадились на балтийский берег в XII веке. В общем, они были истинные варяги. Такие же, как Рюрик.
* * *
Ко мне Врангель Петр Николаевич, в общем, относился хорошо, но несколько насмешливо. Он говорил так:
— Шульгин такой человек. Вот, например, лежит кошка. Лежит себе спокойно. Так Шульгин непременно подойдет и станет ее дразнить.
Я не обижен. Но, ей-Богу, таких талантов за собой не знаю. Кошек очень люблю, и они меня тоже. И вообще я человек мирный, не задорный. Дерусь только тогда, когда иначе невозможно. Не знаю, почему Врангель это выдумал…
* * *
К своим «Запискам» Врангель относился довольно странно. Как бы в извинение их несовершенства, он мне сказал:
— Я не умею описывать природу.
Зачем было ему уметь описывать природу! Вряд ли он ее даже замечал, эту самую природу…
* * *
Однажды я имел с Врангелем интересный разговор… В Париже… Я говорил:
— Что будет, конечно, никто не знает. Возобновится ли еще раз борьба с Советами… кто это может предсказать? Но на этот случай… мы должны же представлять себе, за что мы снова воюем!
Врангель ответил довольно неожиданно:
— Да, должны. Но должен знать только тот, кто эту борьбу будет возглавлять. Он должен скрывать свою программу до тех пор, пока действительно станет во главе России. Если она станет известна раньше, то подвергнется критике со всех сторон и ее развенчают. Всякую программу можно раскритиковать в пух и прах. Она должна стать известной с той минуты, как начнет проводиться в жизнь. Она должна быть неожиданной и свежей, так я думаю…
И я не стал ему возражать, ибо это бесполезно. Разумеется, он думал о себе, когда говорил о «том, кто возглавит Россию». Программа, может быть, уже у него была… А может быть, и нет… Ведь времена меняются, и программа должна была соответствовать изменившимся взглядам.
Кроме Врангеля, я не видел лица, о котором можно бы было хотя бы мечтать, что он сбросит большевиков и возглавит Россию. И поэтому я об этой программе хотя и продолжал думать, но молча, про себя.
* * *
Он говорил:
— Я политикой не занимаюсь. Этим занимается Великий князь Николай Николаевич.
А у Николая Николаевича была программа, которая и была, соответственно, программа, которую ставил себе «Трест» на случай удачи.
Относительно отношения Врангеля к Николаю Николаевичу… Это довольно остро… но можно сказать… Он говорил об этом только очень близким лицам, потому что оно (отношение) было отрицательное.
Он говорил примерно так:
— Думают, что Великий князь Николай Николаевич был человек сильной воли… Но это не так. На престоле он был бы Николай Третий. Он, Великий князь Николай Николаевич, мог быть резок и даже груб. Он мог ударить хлыстом трубача, подавшего неправильный сигнал… Мог оборвать того или иного офицера… Но в решительную минуту он проявил слабость. С Кавказского фронта, которым он командовал во время Февральской революции, он уехал, чтобы принять главное командование над всем фронтом — пост, который он уже занимал раньше, до того, как Государь занял его лично. На дороге его, Великого князя Николая Николаевича, перехватили двое министров Временного правительства (не помню, кто именно. — В. Ш.). Они убеждали его, что лицо, принадлежащее к династии Романовых, в настоящее время не может быть главнокомандующим армией. И убедили…
Я спросил:
— А как надо было поступить?
— Надо было послать к черту этих двух министров, приехать в Ставку, стать во главе кавалерии, которая сохранилась… не была разложена… и навести порядок.
Это то, что я слышал от Врангеля. Кажется, он был прав. Позже, когда Великий князь жил в Крыму, Деникин просил его возглавить Добрармию. Письмо дошло… Его отвезла Принцесса, очень пригодная для такой миссии молодая дама, принадлежавшая к «Азбуке», но… Великий князь прочел… И отказался возглавлять Добрармию… Не помню, сделал ли он это в письменной форме, но, несомненно, сделал.
Послал к черту Принцессу и остался в Крыму со своими черногорками.
* * *
Он, Врангель, говорил о Романовых:
— Я их всех хорошо знаю. Они не могут править, потому что не хотят… Они потеряли вкус к власти…
Что поделаешь?
