Уже из сказанного видно, что долина Бабо в этом участке значительно изменила свой первоначальный характер. Действительно, она значительно сузилась, местами свелась почти на нет, – до ширины в несколько десятков метров, так что река в таких местах должна была жаться к горам, подмывая подошву последних. Степь и луг сменили теперь лес и густая кустарная поросль, добегавшая по долине местами до уреза воды. Последняя неслась уже не столь плавно, как прежде, а с бурной стремительностью, то и дело перебрасываясь через стволы ею же снесенных деревьев и пенясь у берегов. Такой характер лесного ущелья удерживался, однако, не на всем протяжении нижнего течения р. Бабо-хэ; кое-где лес расступался и давал место лужайкам удивительной красоты. Проходя их, казалось странным видеть всю эту местность совсем безлюдной, а между тем это было так, и каждый шаг вперед подрывал в нас уверенность в встрече с людьми, которые могли бы взяться вывести нас в Су-чжоуский культурный район.
Впрочем, ниже устья речки Бага-тонсук мы разминовались с несколькими монголами, которые, очевидно, торопились, так как задержались лишь настолько, чтобы расспросить Николая – кто мы, откуда идем и куда направляемся. Но и Николаю, в свою очередь, удалось узнать, что вопрошавший был кукунорский ван с своей свитой и что возвращался он из своей поездки в долину Бардуна, куда он намеревался с будущего года переселить часть своих подданных. Монголы его ведомства и раньше владели этой долиной, но в шестидесятых годах были вытеснены оттуда кукунорскими тибетцами. Не рискнув вернуться в бассейн Эцзин-гола силой, они завели с тибетцами тяжбу, которая тянулась лет двадцать и закончилась в их пользу лишь в 1889 г. А пока тянулся суд, вся эта местность по распоряжению китайских властей пустовала, и единственными посетителями ее в это время были охотники на маралов да артели золотоискателей. «Так что, – заключил свой доклад Николай, – и нам нечего рассчитывать найти там проводников».
Заключение, конечно, неутешительное; но ведь и выбора у нас не было никакого: не возвращаться же нам в самом деле в Су-чжоу пройденной уже дорогой через ущелье Пянь-дао-коу.
На восьмом километре от устья речки Бага-тонсука долина Бабо вдруг раздалась. Река отошла к подошве северных гор, оставив на левом берегу хорошо выровненную площадку, длиной около пяти километров, шириной около 640 м, поросшую огромными тополями (Populus Przewalskii Maxim.?). Эта тополевая роща в рамке гор, увенчанных высокими, покрытыми снегом гольцами и одетых изумрудными лугами и синевато-зелеными ельниками, представляла столь поразительную по красоте картину, так манила под свою сень, что я не в силах был отказать себе в удовольствии расположиться в тени ее бивуаком. А на следующий день мы уже с сожалением снимались с этой бесподобной стоянки для того, чтобы углубиться в неприветливые, бесплодные горы, сопровождающие справа низовье Хый-хэ.
Глава тридцать первая. Вверх по долине реки Хый-хэ
Первые семь километров, до речки Ихэ-тонсук, мы шли частью опушкой тополевой рощи, частью лугом, вдоль подошвы горы, одетой еловым лесом; но за помянутой речкой, которая бурно несла свои прозрачные воды среди больших валунов, тропинка повела нас на высокую гору, сложенную из конгломератов и грубых песчаников. Подъем был крут и в зигзагах имел не менее трех километров протяжения; зато, когда наконец мы взобрались на ее гребень, то перед нами открылся обширный горизонт и совершенно неожиданная картина: мы впервые увидели отсюда Хый-хэ, место слияния ее с Бабо-хэ, глубокую теснину, в которую устремлялись их соединенные воды, и какие-то здания на берегу. Как оказалось впоследствии, это и был монастырь Да-ба-бо-сы, о котором мы кое-что слышали еще в передний [предыдущий] путь через Нань-Шань.
Ущелье Хый-хэ (Эцзин-гола) хорошо было видно лишь километра на три на север; далее же его замыкала гора, у подошвы которой помянутая река, по-видимому, уже сворачивает на запад; оно казалось узким, сжатым скалами красного цвета, с бедной растительностью, которая успела местами заметно поблекнуть. Лес виднелся только по берегу р. Хый-хэ да из-за гребней обрывающихся в ущелье горных откосов.
Горы правого берега р. Бабо-хэ видны были на далекое расстояние. Передовая их цепь, сложенная, по-видимому, исключительно из красных глинистых песчаников и конгломератов, нигде не переступала своими вершинами за снеговую линию, но далее к северу снег виднелся во многих местах. Вероятно, он венчал пики хребта, общее направление коего выяснили засечки, произведенные братом еще в передний путь вдоль северных склонов Нань-Шаня. Только одна гора с пятнами снега возвышалась ближе к долине Бабо и несомненно вне помянутого хребта; мы видели ее уже с места нашей стоянки в тополевой роще, а впоследствии и из долины Хый-хэ, благодаря чему явилась возможность с достаточной точностью определить ее местоположение в том хаосе гор, который представляет из себя северная цепь Нань-Шаня: она подымается в 12 км к северо-востоку от места слияния рек Бабо-хэ и Хый-хэ и имеет два пика, оба почти одинаковой высоты. Горы к западу не имели снега; впрочем, в эту сторону горизонт заслонен был тучами, которые на безоблачном до того небе появились как-то вдруг и теперь медленно сползали в долину Хый-хэ. Зато в тылу ясное небо позволяло проследить цепь белков[216] в необъятную даль, где снеговые поля были уже неотличимы от облаков.
Спуск с горы, круто обрывавшейся в русло Хый-хэ, был несколько положе подъема и вывел нас на высокую береговую террасу, скудно поросшую злаками и полынью. Пройдя ею километра три, мы вновь очутились перед горой, которая, как и первая, высоким валом перегораживала долину Хый-хэ. На ее вершине караван вдруг остановился и был свидетелем редкой по удаче охоты на ушастых фазанов.
Экспедиционные собаки, Кальта и Койсер, до того понуро шагавшие впереди, вдруг встрепенулись и с громким лаем бросились вниз по крутому разлогу, к одиноко росшему на голом глинисто-песчаном откосе кусту караганы, из-под которого в тот же момент выскочил целый выводок ушастых фазанов. Нечего и говорить, какой это вызвало переполох в нашем отряде! Схватились, конечно, прежде всего за ружья, но, увы! имевшие при себе дробовики, как нарочно, на этот раз поотстали. Когда же, наконец, брат подскакал к разлогу, то застал в нем следующую картину; все три наши собаки с неистовым лаем носились за птицами, которые, очевидно позабыв о своих крыльях, как безумные кружились на одном месте; сюда же сбежались и оставшиеся без надзора бараны и своими отчаянными прыжками довершали невероятную сутолоку, царившую в овраге на пространстве каких-нибудь 45 кв. м.
