– Ночью пришел, – зашептала Тоха. – Храпит, уснуть невозможно. В наушниках спала. С музыкой.
Тоха осторожно прикрыла дверь и спросила:
– Чем займемся?
Я пожал плечами, оглядел берег, и мой взгляд остановился на «оптимистах».
– Давай! – тут же сорвалась с места Тоха.
И, пока Репа спал в спинакере, как птенец в гнезде, мы с Тохой катались в свое удовольствие. Вернулись, когда Тоха сжевала целую пачку никотиновой жвачки и заявила, что она нисколько не помогает и надо возвращаться на берег, чтобы набить трубку. Я надулся, но мигом забыл о своем разочаровании, когда увидел, что, собственно, происходит на берегу. А там к ангару подходила процессия: Михаил Петрович, энергично размахивающий руками и восклицающий «А тут у нас пойдут ремонтные работы!», – за ним серые пиджаки, за ними с неохотой шагающий Шевцов. Они все втянулись в ангар, секунду там было тихо, а потом дверь с лязгом открылась, из ангара на заплетающихся ногах выбрался Репа и поковылял по слипу к воде. Поскользнувшись, он шлепнулся в воду, на четвереньках выбрался и, так и не вставая с четверенек, принялся умываться, зачерпывая воду ладонью. Все это наблюдали с берега багровый от возмущения Михаил Петрович, переглядывающиеся пиджаки и непроницаемый Шевцов.
Позже, когда мы с Тохой уже вытащили свои лодки на берег, съели в кафе по тарелке каши, помогли тете Таме отмыть гигантскую кастрюлю от вчерашних пригоревших макарон и вышли отдохнуть на лужайку с флагштоками, мы увидели там Шевцова и Михаила Петровича. Они стояли вдвоем – свита Михаила Петровича переминалась в отдалении у шлагбаума и курила. На центральном флагштоке развевался российский флаг. На соседний флагшток Михаил Петрович старательно поднимал флаг нашей области. Подняв флаг до самого верха и для верности подергав с усилием фал, Михаил Петрович потер руки, изрезанные веревкой, и повернулся к Шевцову.
– Его вообще не должно тут быть! – воскликнул Михаил Петрович, рубанув воздух ладонью.
Шевцов молчал. Это, похоже, выводило Михаила Петровича из себя.
– Как это вообще! Ответственное соревнование!
Он все больше повышал голос.
– Честь, – он вытянул руку к флагу, – нашей области! И тут этот… псих.
Внезапно Михаил Петрович застыл, уставившись на шею Шевцова. Тот был без свитера, и я понял, что Михаил Петрович увидел след от укуса. Он таращился пару секунд на этот след, потом перевел взгляд на лицо Шевцова и, резко развернувшись, зашагал к своим пиджакам. Шевцов посмотрел ему в спину с явным облегчением, но тут Михаил Петрович снова развернулся и начал возвращаться.
– Деньги за свадьбу сдай, – зло сказал он Шевцову, подойдя.
Шевцов, помедлив, кивнул. Но ничего не сказал и с места не двинулся. Михаил Петрович ждал.
– Через неделю, – выговорил Шевцов. – Бате печку надо было переложить. Я взял.
Вот черт, подумал я, вспомнив пустой ящик.
Михаил Петрович взял Шевцова за ворот рубашки и с отвращением толкнул.
– Полвторого, – сказал Тимур, поглядев на часы. – В десять сбор участников. В двенадцать старт. Как можно гоняться, если всю ночь не спал?
Он осторожно высвободил плечо из-под похрапывающего Митрофана, опустил его, придерживая ему голову, и уложил на свои колени.
– Хоть этот выспится, – пробормотал Тимур. – А мы сдохнем прямо на дистанции.
– Человеческий организм способен выдержать нечеловеческие нагрузки, – сказала Тоха. – Даже твой.
Она помолчала, провожая взглядом лениво пробегающую по заправке крысу, и сказала:
– Еще полчаса, и поднимаем Репу.
«Николай, добрый день!
Вам пишет Якоб, сын Евы Беккер. Я буду в эти выходные на чемпионате в Петербурге. Буду рад с вами встретиться, если вы сможете. Мой телефон …, пишите мне смс, потому что у меня трудности с устной речью.
С уважением,Якоб Беккер».– Вполне, – одобрил дед, прочитав мое письмо.
Мать три дня не хотела давать мне адрес отца, и дед вел с ней долгие переговоры на кухне.
– Он тринадцать лет его не видел, какой смысл сейчас? – сердито говорила она.
– Не видел, потому что ты так решила, – заметил дед. – А теперь Якоб решил, что хочет с ним встретиться. Это его жизнь, его отец – так что ему и решать.
– Ты же сам терпеть его не мог!
– Я-то тут при чем! – вспылил дед. – Пусть Якоб его увидит и сам решит, что ему с ним делать.
Пауза.
– Хорошо, – сдалась мать. Голос ее немного дрожал, – но Яша должен пообещать, что не останется с ним в Петербурге.
– Ева, он ничего не должен обещать, – мягко сказал дед. – Хватит уже ставить людям условия.
Через полминуты дед вышел из кухни, неся в руке листок с адресом электронной почты моего отца.
Я написал письмо, показал деду и, когда тот его одобрил, нажал кнопку «отправить». Уф. И почти мгновенно мне пришел ответ. Ответ? Нет, я ошибся. Это было письмо от другого человека – от Шевцова. «Нужна твоя помощь».
– Это вообще не мое отделение, – сказал доктор Кольчугин.
Мы стояли на задворках больницы – Кольчугин, Шевцов и я. Где-то в недрах больничного корпуса лежал отец Шевцова – он сломал шейку бедра, спускаясь с чердака своего деревенского дома. Приемные часы давно закончились, но Шевцову надо было к отцу позарез, потому что тот звонил ему каждые полчаса и плакал.
– Он совсем старый, – сказал мне Шевцов, когда мы встретились у больничной ограды. – Как ребенок. Понимаешь?
Я понимал. Мы пролезли через ограду, колючки и вышли к двери больничной кухни. Я надеялся вновь обнаружить там велосипедный замок и даже молоток с собой прихватил. Но на двери висела железная цепь с тяжеленным амбарным замком. Я хмыкнул, успокаивающе кивнул Шевцову и вытащил телефон. У меня ведь был номер Кольчугина.
– Если нужно что-то передать пациенту, так давайте я передам, – сказал Кольчугин. Похоже, нарушать правила было против его правил.
Шевцов рассказал Кольчугину о телефонных звонках своего отца и его слезах.
– И ему там сказали, что он больше не сможет ходить, – закончил Шевцов, кивая на больницу.
Кольчугин залился краской до корней своих рыжих волос, помолчал и, наконец, кивнул.
Он принес нам два белых халата и, когда мы их надели, повел в больницу.
– Только быстро, пять минут, и все, – шепнул он нам у дверей палаты, где лежал отец Шевцова.
За белый рукав Кольчугина держалась маленькая медсестра. Я подумал, что она только что школу окончила – на взрослого человека она походила не больше, чем я. Медсестра улыбалась так весело, как будто вот-вот расхохочется, а когда Кольчугин со словами «выпьем кофе» повел ее в дальний конец коридора, она чуть ли не вприпрыжку за ним побежала.
