— Еще?
В роли публики выступали тетя Ляля и я. Тетя Ляля давилась от смеха, а я... я наслаждался. Честное слово, с наслаждением и совершенно всерьез слушал эти серьезные, торжественные рулады...
18.7.59.
...Вечером сидели в гамаке, читали немножко.
Убедился, что у Машки все-таки недостаточно большой запас слов. Мысль у нее обгоняет слово. Даже вопрос не всегда умеет задать. А любознательность у нее, как и полагается в этом возрасте, с каждым днем становится все более жадной. Вчера увидела на картинке бегемота:
— Папа! Папа! Расскажи! Что? Какой? Почему?
Что именно интересует ее? Да все, что можно узнать о бегемоте. И грех в подобных случаях не ответить, отмолчаться или отмахнуться. Надо помочь ей и вопрос как следует сформулировать.
* * *
Заметил, что Машка последнее время стала как-то отчетливее картавить. Вместо “р” произносит “л”.
— Папа, дай мне люку!..
Понял, но говорю:
— Луку? Есть хочешь?
Кричит:
— Лю-ку!
— Какого? Зеленого? Или репчатого?
— Да нет!— хохочет, показывая руку.— Лю-у-ку!
19.7.59.
Вчера провела день в очень красивом живописном и даже экзотическом месте— на взморье, при впадении Гагарки в залив. Низкий, поросший ольшаником берег, широкая в этом месте река, впадающая в море, длинная песчаная коса или дамба, в отдалении— Кронштадт, а ближе— причудливо изрезанные очертания фортов. На том берегу Гагарки— бело-синий деревянный обелиск, памятник погибшим в Отечественную войну морякам.
Раскладушку поставили в лесочке, в этих маленьких насыщенных птичьим гомоном и пронизанных солнцем джунглях. Спала Машка долго, побила все рекорды: 2 часа 15 минут.
Мама и тетя Ляля купались. Наслаждался, бегал, нырял, приносил из воды палку Синдбад. А Машка ничего этого не видела и не слышала: спала как убитая...
* * *
Вчера вечером Машка спросила у мамы:
— У солнца мама есть?
— Есть, Машенька, да.
— А что она делает?
Машина мама растерялась:
— Я не знаю, Машенька, что она делает.
— А я знаю.
— Ну, что?
— Варенье варит.
Папе это очень понравилось: солнцева мама летним вечером варит малиновое варенье!..
* * *
Читали “Белочку и Тамарочку”. На картинке мама этих девочек выглядывает из окна. Маша хорошо знает, чья это мама. Но говорит:
— Это моя мама.
— Как твоя? У тебя же есть мамочка.
— Нет, моя!
— А что же мы будем делать с нашей мамочкой? Белочке и Тамарочке отдадим?
— Нет!
— А как же быть?
Подумала и говорит:
— У меня три мамы.
По-видимому, хотела сказать: две.
* * *
А позже, обнимая маму, сказала ей на ухо:
— Мамсиночка... дружочек мой!..
* * *
Сегодня опять чудесный летний день. Проснулся за окном Машка:
— Па-апа-а-а! Идем гимнастикой заниматься!
Вскочил, откинул занавеску— стоит, задрав головку, голенькая, простоволосая, в одних красных сандаликах.
Через пять минут вышел в сад. Машка бежит навстречу:
— Папа! Папа! Иди, посмотри! Божья коровка!
Действительно, на цветке сидит очень нарядная божья коровка.
И началось:
— А мама у нее где? Мама— корова? Большая? Да?
— Нет, Машенька.
— А где она живет? Она с муками живет? (То есть с мухами.)
20.7.59.
Занимались гимнастикой вперемежку с игрой в прятки. Между прочим, на этой несложной игре проверяется мера Машкиного ума. До сих пор она прячется по способу известной длинноногой птицы, обитательницы пустыни. Та хоть голову под крыло прячет. А Машка закроется каким-нибудь фиговым листком, станет за кустиком или, скажем, за гамаком и кричит:
— Ищи меня!
Всякий раз приходится разыгрывать пантомиму. И всякий раз, когда “находишь” ее и ахаешь, она заливается ликующим смехом.
Игры она меняет на ходу. Сегодня играла в прятки, вдруг выбегает из-за куста, протягивает руку:
— Здрасти.
Я уже понимаю, в чем дело.
— Здравствуйте, Марья Алексеевна!
— Садитесь чай пить.
Я присаживаюсь на корточки, пью понарошку чай. Говорю:
— Сахара мало.
— Нет сахара!
— Как нет?
— Не привезли магазин.
Откуда это? Кажется, это уже давно не проблема— сахар. А в Машкиной игре сахар— дефицитный товар. Говорит:
— Потом дядя привезет сахар. И картошку привезет. И огуйчики привезет. И ягоды привезет.
* * *
Ну, до новой тетрадки, Маша! Доброго тебе здоровьица!
21.7.59. Разлив.
В хороший солнечный день въезжаем мы в новую тетрадку. Только ветерок сегодня— выше среднего.
А вчера день был еще лучше. Ходила— с мамой и тетей Лялей— на взморье. Позже туда приехал на велосипеде и папа. Маша спала в обнимку с мамой— прямо на земле (на одеялах, конечно). Спала сравнительно недолго: минут сорок. Потом они с папой ходили собирать цветы. С наслаждением продирались сквозь пахучие заросли— в этих маленьких джунглях, где под ногами так хорошо хлюпает, где на сочной зелени деревьев и травы так ярко смотрятся цветы и цветы эти так хорошо, крепко и даже удушливо пахнут.
Машка жаловалась, что ее кто-то укусил:
— Земеля укусила!..
Но это была, к счастью, не змея, а слепни, которые, правда сильно, покусали маленькую путешественницу. А Машка путешествовала еще и босиком!
Позже играли с Синдбадом. Кидали в речку палки, и Синдбад кидался за ними в воду и приносил их. Маша тоже кидала, но она еще не умеет— палки у нее летят не вперед, а назад, в лучшем случае, падают у самых Машкиных ног.
Закопали с папой лишнюю бутылку лимонада— чтобы не нести домой. Сегодня раскопаем.
На обратном пути папа немножко вез Машу в седле.
* * *
Обедали в Сестрорецке, в ресторане.
Вела себя там Машка поначалу довольно развязно. Стала было хватать своими проказливыми ручонками большие бокалы, стоявшие на столе. Папа ей сказал: “Маша, оставь”— она не оставила. Но тут подошел старик официант с мохнатыми седыми бровями и очень строго сказал: “Девочка, фужеры трогать нельзя!..”
Она испугалась, смутилась, покраснела, опустила глаза.
Наевшись, ублаготворив себя до отказа, Машка, обнимая мать, спрашивала:
— Мама, что я еще хочу?
Этот странный вопрос она задает довольно часто.
22.7.59.
В Машкиной свите— неожиданное прибавление: мальчик Митя. Это уже совсем взрослый человек, почти старичок: ему семь с половиной лет!
И он очень свысока, снисходительно, почти презрительно обращался с Машей.
Но Машка увлеклась этим бывалым, прожженным парнем.
Только и слышно было:
— Митя! Митя! Где Митя? Митя где?
Играли в мяч. И не в какой-нибудь, а в волейбольный. Играли втроем: папа, Митя и Маша. Правда, Митя то и дело покрикивал на Машу:
