Первые указы
Уже на следующий день после переворота на улицах появились и круглые шляпы, и жилеты, и прически с «широкими большими буклями». Первые распоряжения молодого царя: вернуть с полпути донских казаков — завоевателей Индии, заключить мирные договоры с Англией, Испанией и Францией. Дальнейшие усилия Александра I были направлены на внутренние дела, которые назывались преобразовательными. Сразу вышли два манифеста. 2 апреля 1801 года дворянам была возвращена Жалованная грамота, запрещены телесные наказания священников и дьяконов, уничтожена Тайная экспедиция и запрещены пытки. Из ссылки были возвращены 12 000 военных и чиновников. Отменены были ярые павловские указы: люди опять могли выезжать за границу, получать иностранные книги, журналы и ноты. Как не вспомнить Пушкина: «Дней Александровых прекрасное начало…» Молод, красив, умен, добр — императора не просто любили, но обожали, он был спасителем Отечества, на него возлагали самые смелые надежды.
А что сам Александр? Вигель: «Первые три месяца после кончины Павла граф Пален царствовал в России, кажется, более, чем император Александр». Нельзя полностью подтвердить это заявление, но, видно, таково было мнение некоторой части общества. Далее Вигель пишет: «Он (Пален) был душою заговора против своего благодетеля и хотел быть главою государства; старый, преступный временщик был, однако же, обманут притворной скромностью молодого царя и в один миг с высоты могущества низвергнут в ссылку. Сей первый пример искусства и решимости нового государя, боготворимого и угрожаемого в одно время и коего положение было не без затруднений, мог бы удивить и при Павле, когда такие известия почитались самыми обыкновенными. Но Москва и Россия утопали тогда в веселье; сие важное происшествие едва было замечено людьми, еще хмельными от радости».
Пален получил отставку 17 июня 1801 года, он должен был покинуть Петербург и проживать далее безвыездно в своем имении под Митавой. Россия много позднее узнала об его участии в заговоре, да и самом заговоре тоже. Сам Пален почитал себя спасителем Отечества, а Александр находился в смятенном состоянии, он был растерян, несчастен, одинок, мысль об ужасной смерти отца, которой он был невольным участником, терзала его ежечасно. Он сразу возобновил переписку со своим другом и воспитателем. Вот письмо Александра Лагарпу от 6 мая 1801 года: «Первым истинным удовольствием, которое я испытал с тех пор, как оказался во главе моей несчастной страны, было то, что я получил Ваше письмо, мой настоящий и дорогой друг. Я не могу передать Вам все, что я почувствовал, особенно увидев, что Вы по-прежнему сохранили те же чувства, которые так дороги моему сердцу и которых не могли изменить ни отсутствие, ни прекращение отношений…» Это Лагарп подсказал Александру необходимость наказать убийц его отца. Л. Л. Беннигсен получил отставку позднее. 11 июня 1802 года его произвели в генералы от кавалерии и перевели в Вильно на военно-административную должность. Отставлен был и Платон Зубов. Мягкое наказание, что и говорить, но Александр не был кровожаден, главное — убрать их всех с глаз долой.
Адам Чарторыйский: «Наконец я снова увидел Александра, и первое впечатление, которое он произвел на меня, подтвердило мои тревожные предчувствия. Император возвращался с парада или учения, как будто бы его отец был еще жив. Он казался бледным и утомленным. Он принял меня чрезвычайно ласково, но имел вид человека печального и убитого горем, чуждого сердечной жизнерадостности, свойственной людям, не имеющим основания следить за собою и сдерживаться. Теперь, когда он был уже властелином, я стал замечать в нем, быть может ошибочно, особенный оттенок сдержанности и беспокойства, от которых невольно сжималось сердце. Он пригласил меня в свой кабинет… «Если бы вы находились здесь, — продолжал государь, — всего бы этого не случилось: будь вы со мною, я никогда не был бы увлечен таким образом…» Затем он стал говорить мне о смерти своего отца в выражениях, полных скорби и раскаяния невыразимого».
Счастье для исследователей, что Чарторыйский оставил нам свои «Записки». В августе 1801 года Александра короновали в Москве. Это пышное, ритуальное действо при огромном скоплении ликующего народа тоже было Александру поперек горла. Адам Чарторыйский: «Коронационные торжества были для него источником сильнейшей грусти. У него были минуты такого страшного уныния, что боялись за его рассудок».
Интересны в «Записках» Чарторыйского рассуждения Валериана Зубова по поводу отставки его брата. В свое время Платон Зубов помог Чарторыйскому вернуть земли его отца, и тот, чувствуя себя обязанным, устроил братьям Зубовым встречу с Александром. Через день-два Валериан Зубов попросил Чарторыйского о встрече.
«Во время разговора он (Валериан) много и подробно говорил о совершившейся революции и о современном настроении умов, жалуясь, что государь не высказался за своих истинных друзей, которые возвели его на престол, пренебрегая всеми опасностями ради его дела. «Не так действовала императрица Екатерина, — говорил Зубов. — Она открыто поддерживала тех, кто ради ее спасения рисковали своими головами. Она не задумалась искать в них опору, и, благодаря этой политике, столь же мудрой, сколь предусмотрительной, она всегда могла рассчитывать на их безграничную преданность. Обещая с первых дней вступления на престол не забывать оказанных ей услуг, она этим приобрела преданность и любовь всей России. Вот почем, продолжал граф Валериан, царствование Екатерины было столь могущественным и славным, потому что никто не поколебался принести величайшую жертву для государыни, зная, что он будет достойно вознагражден. Но император Александр, своим двусмысленным, нерешительным образом действий, рискует самыми плачевными последствиями; он обескураживает и охлаждает рвение своих истинных друзей, тех, которые только желают доказать ему свою преданность»».
Что-то людоедское есть в словах Валериана, при этом он совершенно искренен. Да, убийство, но ведь «во благо Отечества»! Матушке Екатерине II обеспечили трон также убийством, что делать, пришлось во имя службы и справедливости, и она всех за это отблагодарила — что правда. Александр оказался в такой же ситуации, но вместо наград он воротит от нас нос, да еще и наказывает. Надо ли говорить, что мои симпатии целиком на стороне Александра, а к его премудрой бабке именно из-за убийства ее мужа и вечной попытке во всем винить его, убитого, всегда чувствовала настороженность.
«Комитет общественного спасения»
Так в шутку, помня французские уроки, называли тайный комитет его участники — уже описанная мной четверка, — призванная в Петербург Александром сразу после воцарения. Энциклопедия называет этот комитет «кружком», так как он не имел официального названия. Во главе комитета стоял сам Александр, его члены: Н. Н. Новосильцев, Адам Чарторыйский, П. А Строганов и В. П. Кочубей. Смело можно утверждать, что подобного комитета не было нигде в мире. Тайным он был потому, что формально власть принадлежала Непременному комитету, а также важным опытным сановникам Сената. Их четверка прозвала «инвалидами», пусть себе работают, а мы будем направлять, куда России плыть.
