власти, это только ускорит революцию. Они не захотели понять, кто такой Гитлер. Эрнст Генри — один из немногих в своем кругу — воспринимал нацистов всерьез. И давно уже внимательно следил за карьерой Адольфа Гитлера, пытаясь понять причины его популярности и предугадать его следующие шаги.
В феврале 1920 года партия Гитлера обрела название, под которым войдет в историю — Национально-социалистическая немецкая рабочая партия (НСДАП). Смысл нового названия состоял в том, чтобы апеллировать и к социальным, и к национальным чувствам немцев. 3 августа 1921 года внутри нацистской партии появились Штурмовые отряды — СА. Сначала штурмовики маршировали только с нарукавными повязками, затем они получили собственную униформу — коричневые рубахи. Центральный орган НСДАП газета «Фёлькишер беобахтер» писала: «Задача СА — объединить молодых членов партии в железную организацию. Она должна заниматься военно-патриотическим воспитанием и защищать вождей партии». Но Штурмовые отряды создавались не как личная охрана Адольфа Гитлера, а как инструмент захвата власти. Гитлер тогда не думал, что придет к власти парламентским, формально законным, путем. Штурмовики тренировались в гимнастических залах. Любимым развлечением стала драка с политическими противниками. Разумеется, только при наличии численного превосходства. Штурмовики, выйдя на улицы, устраивали кровавые столкновения с коммунистами. «Иногда по вечерам, — записал в дневнике один из штурмовиков, — наш отряд оказывал честь своим посещением собранию противника. Мы брали в оборот тех, кто попадался нам под руку, независимо от того, были это марксисты или представители буржуазных партий». Вот воспоминания другого штурмовика: «Перед сценой выстроились двадцать пять лучших боевиков штурмового отряда. Другие слева, у стойки бара. Справа, у входа, остальные. Коммунистов берут в клещи с помощью кулаков, пивных кружек и отломанных от стульев ножек. Один коммунист бросается головой в оконное стекло, чтобы таким образом проложить своим товарищам путь для отступления. Но он не предполагал, что наткнется на спущенные жалюзи. Когда он отпрянул назад, оба уха у него были оторваны».
Восхождение Адольфа Гитлера к власти заняло больше десяти лет. Эрнст Генри отмечал, какое большое значение фюрер придавал пропаганде — он хотел, чтобы его отряды производили впечатление своими маршами, чтобы штурмовики распространяли партийные издания, расклеивали листовки, беседовали с людьми.
Каждое выступление Гитлера, понял Эрнст Генри, выстраивалось как театральная постановка. Марш штурмовиков, вынос знамен, военная музыка — все это готовило толпу. Гитлер появлялся в ту минуту, когда толпа уже проявляла нетерпение. Первые слова он произносил спокойным тенором, негромко, иногда после минутной паузы. Он ждал реакции зала, выкриков, которые помогали ему почувствовать атмосферу толпы, настроиться на нее. Минут через пятнадцать в него словно вселялся дух. В 1920-е годы не было электрического усиления голоса, и ему приходилось кричать. Он старался говорить как можно более низким голосом. Стоя в свете прожекторов, бледный, резко жестикулирующий, Гитлер постоянно контролировал свои эмоции, и даже в своей ненависти был крайне расчетлив. Он говорил, что с математической точностью учитывает все слабости человека. Задолго до появления телевидения он усвоил законы шоу-бизнеса и вел себя как звезда экрана. Гитлер еще в 20-е годы примерил к себе маску вождя, которая останется неизменной до самой его смерти: застывшее лицо. Улыбка, жест, поза — все было отработано заранее перед зеркалом.
Эрнст Генри прочитал, что однажды Гитлер выступил на митинге утром и потерпел полное поражение: никто его не слушал. Поэтому отныне он все речи произносил поздно вечером, считая, что к этому времени толпа созрела для него. Драматургия каждого митинга была тщательно продумана. Из города в город фюрер перелетал на самолете, что было большим новшеством. «Гитлер над Германией!» Он спускался на митинги с небес, словно спаситель. Гитлер придал партийной деятельности вид народного представления. Эстетика оказалась важней политики.
Эрнсту Генри стало казаться, что руководители Компартии недооценивали решимость фюрера взять власть и возможности нацистов сделать это реальностью, зато переоценивали свой потенциал. В КПГ входили 350 тысяч человек, это была хорошо организованная структура. На выборах за коммунистов проголосовало почти 6 миллионов человек. Компартия не боялась схватки с национальными социалистами. Вожди Компартии были уверены, что загнивающий капитализм форсированным маршем приближается к своей неотвратимой гибели и все происходящее ведет Германию к пролетарской революции.
Особый отдел и контрразведка МИ-5
Утром 30 января 1933 года Адольф Гитлер принес в Берлине присягу в качестве рейхсканцлера — ему было поручено сформировать правительство.
Формально в Германии всего лишь сменился правительственный кабинет. Вместо одного рейхсканцлера появился другой. В реальности произошло нечто большее. Но далеко не все немцы понимали, что республиканская Веймарская Германия больше не существует. Немцы ликовали, и лишь немногие с удивлением и страхом следили за новым хозяином Германии. Массовый энтузиазм свидетельствовал о том, что приход Гитлера к власти не был случайностью. Даже если немцы и не разделяли его взглядов, они были захвачены его напором и испытывали генетическое желание подчиняться. Неповторимая черта германского национального социализма — обилие послушных исполнителей, готовых подчиняться любому приказу начальника.
Тридцатого января 1933 года Адольф Гитлер произнес длинный монолог о том, что ему выпала миссия не только спасти Германию, но и возглавить борьбу белого человека за господство в мире. Негры и монголы под руководством большевиков и всемирного еврейства пытаются захватить власть над миром, и его долг — остановить их, совершить величайшую в истории расовую революцию.
Гитлер был, может быть, единственным политиком, который еще до прихода к власти на каждом шагу кричал, что он сделает со своими противниками. Он заранее предупредил, что будет сажать и уничтожать. Ему просто не поверили, потому что слова политиков никто не воспринимает всерьез. Его обещание уничтожить врагов казалось предвыборной демагогией.
В тот же день, 30 января 1933 года, один из редакторов газеты «Роте фане», главной газеты коммунистов, уверенно сказал:
— Красный Берлин хранит спокойствие. Через три месяца и следа не останется от этого безобразия. Тогда придем мы. Придем и останемся.
Эрнст Генри не разделял его уверенности. Но дискуссии в партии не поощрялись. 27 февраля руководитель КПГ Эрнст Тельман обратился с открытым письмом ко всем рабочим Германии, вне зависимости от того, состоят ли они в социал-демократической партии, христианских профсоюзах или в Рейхсбаннере [3]:
— Подлые фашистские убийцы, вооруженные ножами, пистолетами и бомбами, нападая на рабочих, не обращают внимания на то, какой членский билет
