В одном из таких споров Петр Николаевич разгорячился и заявил, что он не видит никакой опасности даже в том, чтобы описать круг в вертикальной плоскости, оказавшись на некоторое время в воздухе вниз головой… Была бы только достаточная скорость!..
Такое заявление противоречило всему, что говорили и позволяли себе проделывать лучшие из летчиков того времени. Большинством из спорщиков утверждение Нестерова было встречено громким смехом. В то время как одни смеялись, другие только пожимали плечами, а третьи обвиняли Нестерова в хвастовстве. Никто не принял слов Петра Николаевича всерьез.
А Нестеров, сказав сгоряча о перевернутом полете, глубоко задумался над сказанным. В самом деле, почему бы нельзя было выполнить такой полет? Проделывают же в цирке «чортову петлю» велосипедисты! Центробежная сила прижимает их к кольцеобразному треку и в тот момент, когда они едут вверх колесами и вниз головой…
Да и в своем гениальном труде «О парении птиц» разве не вычислил Николай Егорович Жуковский еще в 1891 году ряд возможных траекторий полета, в том числе и траекторию петли в вертикальной плоскости? Вычислил и приписал, что эта траектория выполнима как птицами, так и планером, то-есть искусственным летательным аппаратом!
И в спорах с товарищами Петр Николаевич еще и еще стал возвращаться к «мертвой петле», как он ее назвал.
Первым результатом этих высказываний явилась стихотворная загадка, опубликованная в «Альманахе».
Под заголовком «Кто он?» офицеры читали следующие строки:
«Ненавидящий банальность
Полупризнанный герой,
Бьет он на оригинальность
Своею мертвою петлей».
Немедленно приняв иронический вызов, Нестеров приписал под загадкой такой ответ:
«Коль написано «петля»,
То, конечно, это — я.
Но ручаюсь вам, друзья,
На «петлю»… осмелюсь я…
Одного хочу лишь я,
Свою петлю осуществляя:
Чтобы эта «мертвая петля»
Была бы в воздухе живая.
Не мир хочу я удивить,
Не для забавы иль задора,
А вас хочу лишь убедить,
Что в воздухе везде опора...»
Стихотворные способности Нестерова отнюдь не убедили товарищей в его правоте. Споры о петле продолжались, и мало кто считал ее выполнимой. Доказать же верность своей идеи личным примером Петр Николаевич не мог. Составлявшие самолетный парк Гатчинской школы неуклюжие, еле ползавшие в воздухе «четверки» и «семерки» («Фарман-IV» и «Фарман-VII») не развивали достаточной скорости и не обладали достаточной прочностью. При таком резком маневре, как петля, они бы развалились в воздухе. Конечно, и никто из начальства не разрешил бы Нестерову проделать что-либо подобное.
28 сентября 1912 года, то-есть через две недели после первого самостоятельного вылета, Нестеров успешно сдал экзамен на звание «пилота-авиатора» и был переведен на более сложный и немного более быстроходный самолет — «Фарман-VII». На нем нужно было сдать испытания по более сложной программе для получения следующего, высшего звания — «военного летчика».
Попрежнему старательно тренируясь в полетах, не упуская ни одного дня с хорошей погодой, Нестеров продолжал, и особенно в нелетные дни, усиленно трудиться над разработкой различных улучшений в проекте своего самолета.
Как и ранее, он продолжал считать, что стать летчиком ему необходимо прежде всего для того, чтобы быть хорошим авиационным конструктором, чтобы обладать умением и правом самому испытывать самолеты собственной конструкции.
Среди этих занятий, поглощавших без остатка все его время, незаметно подошло и окончание программы Гатчинской авиационной школы. 5 октября 1912 года Петр Николаевич отлично сдал экзамен на звание военного летчика. За все время обучения у него не было ни одной аварии или хотя бы мелкой поломки, что было редчайшим фактом в практике авиационных школ того времени.
В аттестации, вписанной в послужной список Нестерова командованием Гатчинской военной авиационной школы, сказано: «Летчик выдающийся, технически подготовлен отлично. Энергичный и дисциплинированный. Нравственные качества очень хорошие… Школу окончил по первому разряду. Достаточно подготовлен к должности Начальника отряда».
В период обучения Петра Николаевича в Гатчине, осенью 1912 года, состоялся второй конкурс на военные самолеты, на который было представлено двенадцать аппаратов, в том числе семь полностью русских конструкций. Все полеты на этом конкурсе прошли перед глазами Нестерова. Но что же он увидел?!.
Снова, как и в прошлом году, первые призы явно должны были достаться талантливому инженеру Гаккелю, представившему две свои новые машины — биплан «Гаккель-VIII» и моноплан «Гаккель-IX». Но и на этот раз было сделано все, чтобы сорвать успех отечественного конструктора.
Самолеты Гаккеля были поставлены в один ангар с машинами, присланными заводом «Дукс». Завод принадлежал немцу Меллеру, а летать на его самолетах должен был известный тогда летчик Габер-Влынский, впоследствии изменивший нашему народу и нашедший бесславную смерть в панской Польше. И вот, «неисповедимым» образом, в моторы обоих самолетов Гаккеля была залита серная кислота. Самолеты не смогли принять участия в конкурсе, а несколько позже кем-то был сожжен и ангар, в который перетащили оба неисправных самолета.
Яков Модестович Гаккель, наделавший много долгов, с которыми он рассчитывал расплатиться из верных, как ему казалось, призов, оказался совершенно разоренным и был вынужден вовсе бросить авиационно-конструкторскую работу.
И все-таки победителями на конкурсе вышли самолеты отечественной конструкции Русско-Балтийского завода. Военное ведомство, игнорируя конкурс, хотело было снова сдать заказ на самолеты нескольким иностранным фирмам, но на этот раз запротестовали уже русские промышленники. Ведь в такой политике заказов было беспардонное ущемление их «кровных» интересов! Скандал дошел до Государственной думы, и в результате правительство было вынуждено передать львиную долю заказов Русско-Балтийскому заводу и заводу «Дукс».
Однако и при этом установили такую систему оплаты, что заводам-поставщикам оказывалось выгоднее копировать иностранные самолеты, чем итти на некоторый «риск» и строить «еще не апробированные» типы самолетов русских конструкторов.
В разгаре всех этих событий состоялся указ правительства о передаче заведования авиацией из Военно-инженерного управления во вновь сформированный специальный отдел при Главном управлении Генерального штаба. В принципе это мероприятие казалось прогрессивным. Но на деле, первой же мерой нового руководства была отмена всех прежних, и без того куцых, указаний по развитию воздушного флота и аннулирование заказов на постройку самолетов, «впредь до изучения состояния и организации авиации за границей». Из-за этого развитие многострадального русского воздушного флота опять на некоторое время искусственно затормозилось.
