Некоторое утешение, правда слабое, приносили письма.
— Первые шесть лет, — говорит Марина, — когда Володя не мог приезжать ко мне, а у меня были дела в Париже, мы писали друг другу почти ежедневно Все его письма я храню у себя дома. В них наша частная жизнь. Я оставлю их. После моей смерти пусть читают или даже публикуют, если это кому-то интересно. Но сейчас это мое и его, пусть оно останется пока нашим. К тому же, если говорить откровенно, там ничего особенного нет: нормальные письма влюбленного человека. Они сугубо личные, интимные и не имеют литературной значимости. Между прочим, многие замечали, что даже у очень больших писателей и поэтов личная переписка значительно менее интересна, чем их литературные произведения. Видимо, в этом есть определенная закономерность.
Позволим себе не согласиться с этой мыслью. Приходит время, когда читатель начинает интересоваться каждым штрихом, связанным с жизненной и творческой биографией своего любимого писателя или артиста Это время для почитателей Владимира Высоцкого наступило очень быстро. Практика показывает, что вначале родственники ревниво скрывают рукописи, личные письма, дневники и прочее, считая, что все это принадлежит только им. Потом они убеждаются, что это принадлежит всем.
Не сомневаюсь, скоро так будет и с корреспонденцией Владимира Высоцкого. Неизвестно, вел ли он с кем-либо еще продолжительную переписку. Марине Влади принадлежит уникальное собрание его сокровенных исповедей. Уважим ее желание и будем терпеливо ждать, пока оно изменится. Факты говорят, что письмам в литературном наследии принадлежит последнее место, их публикуют позже всего остального. А ведь обнародование даже литературного творчества Владимира Высоцкого пока еще в начале пути.
Но мы живем в условиях технического прогресса, письма в качестве средства связи очень уступают телефону. Телефонная любовь молниеносна, эпистолярная в этом ей проигрывает. И не было конца международным телефонным разговорам между Высоцким и Мариной Влади. По телефону можно даже спеть только что сочиненную песню! Жаль, что связь могла прерваться на самом наисокровеннейшем месте, это действовало на нервы обоим. Возникал невероятно сложный клубок чувств, как явствует из песенного обращения к телефонистке Международной станции 07. В этом монологе весь Владимир Высоцкий, со своей ослепительной страстью, с безудержным желанием любить — сейчас, сегодня, сию минуту, а не когда-нибудь в будущем.
Его мать рассказывала мне, что Владимир пел Марине по телефону только что родившиеся песни чуть ли не каждый день, хотя она находилась за тысячи километров от Москвы.
— Счета за телефонные разговоры, точнее, за телефонные концерты были едва ли не из трехзначных цифр, но это его не смущало. «Мамочка, — говорил он, видя, что я беспокоюсь о его расходах, — деньги мы для того и зарабатываем, чтобы их тратить». Поначалу ему с его нетерпением было трудно дожидаться, когда его соединят с любимой женщиной, и песня «07» появилась как раз в один из вечеров, когда он ждал разговора с Парижем. Потом телефонистки уже хорошо его знали, соединяли сразу и порой сами слушали эти необычные концерты.
Ясно, что большая любовь вдохновила Высоцкого на создание своеобразных по духу и характеру лирических музыкально-поэтических произведений, которые обогатили своими мелодиями, содержанием, формой его песенное творчество.
* * *
Высоцкий познакомил меня с Мариной Влади в 1976 году в Москве. Мы вместе были на премьере «Женитьбы» Гоголя в постановке Эфроса в Театре на Малой Бронной.
Внешне Марина Влади — типично русская женщина. Я заметил, что, когда мы прогуливались в фойе театра, публика ее не узнавала. На ней был скромный коричневый шерстяной костюм и большие темные фиолетовые очки. Владимир тоже попытался спрятаться от публики за такими же круглыми темными очками, но «номер не удался», и, пока мы совершали обычный круг, ему пришлось дать несколько автографов. Высоцкому протягивали программки «Женитьбы», он пробовал объяснить, что в этом спектакле не участвует и не может подписывать чужую программку, тогда люди начинали рыться в карманах и вытаскивать всевозможные бумажки, вокруг образовывалась толпа, и в конце концов Владимир махнул рукой и скрылся через какую-то внутреннюю дверь…
А мы с Мариной продолжали разгуливать по фойе, и никто нас не останавливал. Но, конечно, если бы Марина была без очков, ее сразу узнали бы. Однажды они с Владимиром катались по Москве-реке на речном трамвае, и какая-то женщина, сидевшая напротив, презрительно бросила: «Гляньте-ка, тоже мне Марина Влади!» Марина запомнила эту фразу и весело ее комментировала.
…Потом мы сидели в зале, ожидая начала «Женитьбы». Высоцкий был в черном свитере крупной вязки. Я решил пошутить: не тот ли это свитер, в котором он играет Гамлета, вызывая столько недоумений.
— Не-е-е! — протянул он, улыбнувшись. — Тот толще, настоящая шерсть, мохнатый мохер! В нем нельзя ходить в театр, задохнешься от жары, в нем можно только играть!
— Даже летом?
— Даже летом!
Тогда же я рассказал Марине Влади, как она популярна в нашей стране — так же, как и в СССР. Она как-то странно посмотрела на меня и хорошо ото-звалась о Болгарии. Меня это заинтриговало, и я спросил, не была ли она у нас инкогнито?
— Как инкогнито? — не поняла она.
— Ну, например, как Брижит Бардо. Известно, что она никогда не приезжала в Болгарию, ни в каких отелях, кемпингах, аэропортах она не зарегистрирована. Но, когда она была замужем за немецким промышленником, под его фамилией как мадам Закс она провела три или четыре дня на Солнечном берегу.
— Нет, я ни под какой фамилией не была у вас, — ответила моя спутница.
— А что вы знаете о нашей стране?
— Знаю, что Болгария — очень красивая, солнечная, морская страна, что ваше побережье — чудесно!
Откуда она это знает? Из рекламы? Нет, не из рекламы. Оказывается, у нее были знакомые, посетившие одиннадцать лет назад болгарское Черноморье и с тех пор каждый год приезжавшие туда лечиться…
Что еще нужно для того, чтобы мы все трое встретились в Варне? Я предлагаю тут же послать ей приглашение, но она вежливо объясняет мне, что для получения визы достаточно сходить в Болгарское посольство в Париже. Тогда я достаю шариковую ручку и на листке из блокнота рисую местоположение нашего посольства. Появляется Владимир. Разглядывая мой рисунок, он воодушевляется, но вскоре его воодушевление сменяется скепсисом.
— Но что может вам помешать? — в который раз спрашиваю я.
— Только одно, — отвечает Марина, — недостаток времени. Когда я свободна, он снимается, когда он свободен, снимаюсь я…
