А дождя не было. Не сбылось это предсказание Дато. И капли дождя не позабыли его: каждая капля дождя, проливающаяся над Тбилиси, помнит его, Дато Крацашвили, посвятившего тбилисскому дождю столько прекрасных картин и стихов.
“Жил да был Маленький принц. Он жил на планете, которая была чуть побольше его самого…”
Загляните ещё раз в эту сказку. Обратите внимание: Маленький принц Антуана де Сент-Экзюпери жил на планете № 3251. А маленький принц из Грузии художник, поэт, философ Дато Крацашвили живёт теперь на планете № 3146.
Они ведь соседи!
А ещё говорят, что чудес не бывает. Просто чудеса совершают добрые и хорошие люди. Дато был яркой звездой при жизни. И это справедливо, что когда он умер – погиб на взлёте, – он стал звездой на небе.
Пусть ярко горит твоя звезда, Дато!
1987–2007 гг.Георгий Миронов,Доктор искусствоведения,член Союза художников РФ,Действительный член Академии российской словесности, Член Союза писателей РФДато Крацашвили: штрихи к портрету
Уходит детство, юность пролетает…
Воспоминаний сон приятно розов.
Но взрослость – ураган. И грёзы тают.
Развеивает взрослость мои грёзы.
Всё оказалось проще и сложней.
Не нравится? Но нет пути назад.
Рывок вперёд не удаётся мне.
Рывку назад и сам бы был не рад.
Я в дождь бреду куда-то в никуда,
Туда б пойти… Но я туда “не вхож”.
Приходят и уходят поезда.
Я сам со стороны на дождь похож.
Бессонница замучила вконец,
И жизнь моя бессмысленно пуста.
И тут я вижу: предо мной – дворец!
Огромные тяжёлые врата!
А там, за ними – ни добра, ни зла…
Не давит грудь сомнений тяжкий груз,
Торжественно гудят колокола.
Врата открыты в Храм Прекрасных Муз!
Вход старикам и юношам открыт,
Но не войдут подлец, глупец и хам.
Огонь искусства в алтаре горит.
Здесь божеству искусств воздвигнут Храм!
И нужно ль говорить, какие чувства
Я испытал, входя. Одна строка
На тех вратах во храм – слово
“ИСКУССТВО” —
Написано на разных языках.
Забываются кипарисы,
Те, что видел уже не раз…
Дням прошедшим бросаю вызов:
Никогда не забуду вас! —
Море, дождь посредине дня…
Но и вы – не забудьте меня.
То говоришь, что я ещё дитя,
То удивишься: как успел так много!?
Тост за тебя! Тост за тебя! Хотя
Мы у начала. И длинна дарога…
А эти выпали из гнезда
Вновь мчится поезд. Остановок нет.
Мы снова тянем дым из сигарет.
А что за нами? Незаметен след
Промчавшихся, но не забытых лет.
В Тбилиси – мать. Но провожатых нет.
Любимая! Но не пришёл ответ…
Лишь пишет дождь слезливый свой сонет
Строками брызг…Мотив уже напет…
И тот, кто юн, и кто давно уж сед,
На этот поезд получив билет,
Несутся в нём вперёд на лунный свет…
Покинувшим гнездо дороги нет…
Почему почему почему? —
Повторяю я снова и снова, —
Должен друга искать другого?
Старших я никак не пойму…
Почему со своими друзьями
Вы всегда разбирались сами?
Вам всё кажется, что вокруг
Лучше вашего сына нет:
Тот не ровня, и тот – не друг…
Но ведь важно – кто они мне!
Все хотят мне добра. Говорят: “Будь таким,
Как такой-то, ведь всё хорошо, что – такое!”
Но поймите: Я – есть! Не хочу быть другим.
Ради Господа Бога, оставьте в покое!
Много вас, ибо имя у вас – легион.
“Посмотри нам в глаза!” – Говорите вы строго.
“Будь, как я!”, “Будь, как мы!”, “Как она!”,
“Будь, как он!”
Ах, оставьте ж меня, если верите в Бога!
Нам надоела суета сует.
Бессмысленность пути и остановок.
Находим что-то, и теряем снова.
А радости находки всё же нет…
Нашёл мечту, – она уже стара.
Нашёл себя, – а жизнь уже иная.
Бежим вдоль рельс, в пути не уставая.
Бессмысленная, жёсткая игра.
И всё-таки бежим, отлично зная,
Что не заменит в беге нас никто.
Что можно жить, лишь вечно познавая,
Кто ты такой, бегущий вдаль Дато?
Мы встретились с тобой в последний раз,
В последний раз. Но я не знал об этом.
Могу ль быть живописцем и поэтом,
Не чувствуя, когда пробьёт мой час?
А день был тихий. Неба синева
Чуть закрывала сизой дымкой горы.
Мучительно искала ты слова.
А я играл “Аве, Мария” гордо…
Но то – до встречи. В поцелуе замер
Весь мир. Его с тобою обнимая,
Я целовал залитые слезами
Глаза любимой, слёз не ощущая!
В тот миг, надев тебе свой амулет,
Не знал, что не увижу много лет…
Разговор с порхающим листом
Я просил: “Спой мне песню,
порхающий лист!
Очень грустной была для меня та
апрельская ночь.
Даже вечер уже был обманчив,
тревожен и мглист,
Только лист улетел. И любовь
улетела прочь…
Ветерок напевал колыбельную
для чинар.
Я же мысленно видел глаза твои,
полные слёз…
Как суметь пережить мне разлуки
этой удар?
А мелодию ветра порхающий лист
унёс…
О, Господи, какой был ливень,
Когда мы встретились с тобой!
И даже ливень был счастливым,
Когда мы встретились с тобой.
Я вновь мечтаю близ Куры
Полюбоваться на Метехи,
А в Ортачала – на дворы,
Одеты в камень, как в доспехи.
Хочу на Мтацминда с тобой
Читать Табидзе до заката.
Хочу весь день с тобою рядом
Пробыть, целуясь…
Чтоб небосвод был голубой,
Чтоб занесло нас листопадом…
Обиду ж вспоминать не надо,
Обиду злую…
Какой был ливень, боже мой,
Когда расстались мы с тобой!
Подписи в “Книгах отзывов”, как правило, неразборчивы и приводятся в порядке исключения, когда есть возможность их точно атрибутировать.
Здесь и далее перевод с грузинского Георгия Миронова. – Ред.
Тут юный Дато позволяет себе некоторое преувеличение, поэтическую гиперболу.
В дневниках Дато часто встречается прямое обращение к “читателю”, но как правило, это обращение, явно, к Ней…
