Главным признаком мудрости монарха он считает способность и желание лично заниматься делами и осуществлять власть, не передавая ее в руки других. Государь должен держать власть в своих руках и «хранить ее, как ничто иное» (I, 131). Только невежественные государи, не способные управлять, передают свои полномочия советникам, и именно это, по мнению Коммина, является причиной раздоров и войн в государстве. В мудрости же монарха и его личном правлении он видит гарантию мира в отличие от других мыслителей эпохи, считавших залогом мира нравственную «справедливость» монарха.
Коммин особенно подчеркивает роль мудрого монарха в предупреждении и ликвидации смут среди знати и в то же время вменяет в достоинство правителю умение разделять врагов с тем, чтобы брать над ними верх. Исключительно на государя возлагает он обязанность не допускать вражды в своем ближайшем окружении, способной разжечь огонь по всей стране. Словом, мудрый государь, в понимании Коммина, – это властитель, способный держать в своих руках нити управления страной, умеющий предотвращать и подавлять внутренние усобицы и войны, используя все обещающие успех средства. Именно такой государь и может обеспечить мир и порядок.
Государи для Коммина являются вершителями судеб своих народов; от того, насколько они владеют искусством управления, во многом зависит, как сложится история их государств – будут ли они сильными и процветающими или придут в упадок, погрязнут в междоусобных распрях и станут жертвами своих соседей. Наиболее ярким примером различия исторических судеб государств ему служили Франция и Бургундия. Франция, возродившаяся после долгих внутренних смут и войны с англичанами благодаря мудрости Карла VII и Людовика XI, и Бургундия, которая после длительного периода процветания при первых трех герцогах из династии Валуа оказалась поверженной в прах из-за недальновидности и безрассудства Карла Смелого.
Политическая мудрость, по мнению Коммина, нужна особенно в межгосударственных отношениях, которые он существенно переосмысляет по сравнению с их традиционной трактовкой. Большинство писателей XV в. их рассматривали как личные отношения между государями, построенные на принципах христианской и рыцарской морали. Коммин же, как было сказано выше, включает их в свою систему противоположностей, благодаря чему они приобретают у него объективный и независимый от воли правителей характер. Столкновение интересов государств для него неизбежно, и так было всегда, поскольку это предопределено богом. Во власти государей лишь возможность предрешить исход столкновений, выбрав наиболее верные политические средства. Среди этих последних Коммин решительно отдает предпочтение дипломатии. Военные действия часто зависят от случайностей, и военные поражения имеют слишком тяжелые последствия. Поэтому мудрому государю «нужно остерегаться сражений и не полагаться на их превратности, если только их можно избежать» (I, 121). Он полностью одобряет, например, мирный договор Людовика XI с англичанами в Пикиньи, по которому тот откупился большой суммой денег и предотвратил войну. Но если бы король не проявил мудрости, то могло бы случиться то, что было в прошлом, когда дворянское ополчение, выступив против англичал, проиграло в 1415 г. битву при Азенкуре, что имело самые бедственные последствия для страны (II, 241).
Войну в качестве политического средства Коммин признает лишь в случае ее неизбежности, что, однако, не мешает ему преклоняться перед государями, сделавшими на нее ставку во всей своей политике и добившимися успеха, как Мухаммед II, турецкий султан, взявший Константинополь. Но и для успешного ведения войны требуется прежде всего большой ум, ибо «при наличии всего необходимого для завоеваний, если нет очень большого ума, то все прочее ничего не стоит…» (I, 189). Для Коммина не существует справедливых и несправедливых войн, поскольку он отказывается от самого критерия нравственной справедливости; он нередко представляет войны как акт божественного правосудия, но никогда – человеческого.
Впрочем, Коммин не противопоставляет войну и дипломатию, считая, что одна должна поддерживать другую. Военные победы закрепляются за столом переговоров, и он приводит в пример англичан, которые хотя чаще всего и побеждали французов на полях сражений, никогда не умели удержать за собой все плоды победы, ибо, «когда бы ни велись переговоры между англичанами и французами, умом и искусностью французы всегда брали верх над англичанами»
(I, 221).
Дипломатия для Коммина – это искусство, в котором государь может найти наилучшее применение своему уму, опыту, мудрости. Коммин в своем сочинении оставил множество советов и наставлений в столь хорошо знакомом ему деле (см. гл. VIII книги третьей), и именно в них особенно отчетливо проявляется его прагматическая мысль, свободная от уз средневековой рыцарской и христианской этики. По этой причине мысли Коммина о дипломатии всегда привлекали внимание исследователей, обычно сравнивающих в этом плане Коммина с Макьявелли [690]. Как и знаменитый итальянский мыслитель, Коммин проявляет полную беспринципность в своих правилах ведения политической игры, но, правда, не доходит до оправдания политических убийств. Он, например, настоятельно рекомендует дипломатический шпионаж, подкуп с помощью послов людей в окружении противника и хвалит тех мудрых государей и послов, которые умеют это делать. Для него дипломатия – скрытая борьба, в которой «выигрывают самые мудрые» (I, 220).
Таким образом, если предшественникам Коммина история представлялась ареной борьбы добродетели и порока, доблести и вероломства, то в его глазах она – поле состязания ума и глупости, мудрости и невежества. Нет большего греха, чем глупость и невежество! Но Коммин не абсолютизирует мудрость, ясно сознавая, что на всякого мудреца довольно простоты. Поэтому, хотя он и выступает за то, что государь должен лично заниматься делами управления, он совсем не имеет в виду, что правление должно быть единоличным. Даже очень мудрый государь сможет успешно вести свои дела, только если прибегает к советам других людей и держит при себе опытных советников.
В этом отношении мысли Коммина во многом смыкаются со старыми средневековыми представлениями о совете и его социальной функции, которые достаточно полно отражены в исторической литературе XV в. И поскольку понятие совета занимает видное место во взглядах Коммина, так что без предварительного выяснения сущности этого понятия его мысли могут быть не всегда доступны, необходимо вкратце остановиться на нем; тем более что этот вопрос пока еще очень слабо исследован.
