Что может облегчить страдания? По мнению Шопенгауэра, существуют две вещи, приносящие облегчение. Прежде всего, созерцание чужих страданий. Не какая-нибудь оценка их, которая бы давала возможность помочь страждущим, а просто сочувствие, временно отвлекающее от собственных страданий. Созерцание несчастной судьбы других людей помогает нам легче переносить собственную судьбу, — утверждает Шопенгауэр.
Временное облегчение может принести созерцание произведений искусства. Созерцание приостанавливает действие воли. Погружение в красоту на какое-то время утешает нас. Еще один вывод франкфуртского отшельника. Пример из личной жизни. Когда я приехал во Флоренцию, то шел дождь, ненастная погода портила настроение, в душу закралось отчаяние. Но, всматриваюсь, в полотно Боттичелли «Весна», душа прояснялась и делалось радостнее. Красота красок и линий очаровывала и заставляла забыть об окружающем мире.
Шопенгауэр своеобразно смотрел на историю человечества, считая, что ее периоды (или главы) не отличаются по своему существу друг от друга, а «только именами и хронологией». «Все, о чем повествует история, это в сущности только тяжелый, долгий и смутный кошмар человечества». «Устройство человеческого общества колеблется, как маятник, между двух зол» — деспотизмом и анархией. Применительно к России скажем: или пугачевская вольница с раззором и насилием и смертью, или аракчеевский полицейский намордник. Крайние варианты: Иван Грозный и Иосиф Сталин, и море крови.
В реформы Шопенгауэр не верил, революции презирал и считал, что «никакие конституции и законодательства, никакие паровозы и телеграфы никогда не сделают из жизни чего-нибудь истинно хорошего». Сегодня мы с вами видим, как научно-технический прогресс многое сделал для облегчения труда людей, но сделал ли он их счастливее? — вот в чем вопрос, появилось много всяких технических «штучек», но они не смогли решить человеческие проблемы.
Какой прок от просветителей, реформаторов, гуманистов? — спрашивал Шопенгауэр: «чего добились на самом деле Вольтер, Юм, Кант?» Все их старания — тщетные и бесплодные усилия, ибо «мир — это госпиталь неизлечимых».
Говоря о соотношении веры и знания, Шопенгауэр говорил, что они — вера и знания — «это две чашки весов: чем выше одна, тем ниже другая». Необходимо выбирать: либо-либо. «Кто любит истину, тот ненавидит богов, как в единственном, так в множественном числе».
И вернемся снова к понятию счастья. Тут, как считает Шопенгауэр, многое зависит от темперамента. Один продолжает смеяться там, где другой близок к отчаянию. Один, достигнув девяти целей из десяти, не радуется девяти удачам, а печалится об одной неудаче, другой в одной-единственной удаче находит утешение и радость. Богатые и бедные. У каждого из них свои радости и печали, на этот счет у Шопенгауэра есть следующее рассуждение:
«Подобно тому, как та страна всего счастливее, которая менее нуждается или совсем не нуждается в импорте, так надо это же сказать и о человеке, которому достаточно его внутреннего богатства и который мало чувствует потребности во внешних благах или даже совсем может обойтись без них, ибо подобного рода привозные товары дорого стоят, лишают независимости, вовлекают в опасности, причиняют досады и в конце концов все-таки являются лишь плохой заменой для произведений собственной почвы».
Шопенгауэр стоит на позициях древнегреческого писателя Лукиана «Только в богатстве души настоящее наше богатство; все остальное таит больше печалей в себе».
Вот и Брунгильда в «Кольце Нибелунгов» говорит: «Я покидаю дом желаний…»
Надо не желать бесполезного, а надо действовать. «Наша жизнь — безостановочное движение, и полное безделье скоро становится невыносимым, порождая отчаянную скуку. Эту потребность в движении надо регулировать, чтобы методически — и следовательно полнее — удовлетворять ее…» Только вот, увы, мир ценностей, как во времена Шопегауэра, так и в нынешние, перевернут. И как точно выразился другой немецкий мыслитель Лессинг: «Одни бывают знаменитыми, другие заслуживают это». Такое положение с горечью констатировал и Шопенгауэр. Общество отталкивает умных людей своим принципом равноправия, то есть равенством притязаний при неравенстве способностей, следовательно, и заслуг, «вообще вся общественная жизнь, — говорит Шопенгауэр, — есть непрерывное разыгрывание комедии».
И финальный аккорд: «Потому-то, как бы ни менялись на мировой сцене пьесы и маски, но лицедеи в них остаются все те же. Мы сидим вместе и говорим, и волнуем друг друга, и разгораются глаза, и голоса становятся громче… но точно так же за тысячу лет сидели другие: было все то же, и было все так же: как раз то же самое будет и через тысячу лет».
Герои и собеседники уходят, умирают, исчезают, но все «неизчезновенно» (таков дословный перевод выражения Шопенгауэра). Материя и мир вечны.
Первым переводчиком на русский язык сочинений Шопенгауэра был Афанасий Фет. Он перевёл и, судя по всему не без удовольствия, «Мир как воля и представления». Предисловие к этому переводу написал Николай Страхов, который заметил, что у Шопенгауэра пессимизм, закрывающий все выходы к оптимизму, имеет настоящий религиозный характер и его книга «может служить прекрасным введением к пониманию религиозной стороны человеческой жизни».
Читать подобное странно. Шопенгауэр — христианский философ? Но вот и оксфордский профессор, англичанин Дж. Сток утверждал, что тщательное изучение доктрины Шопенгауэра «обнаруживает, что прокламируемый им атеизм, его цинизм, а порою и грубость есть лишь не что иное, как предохранительный щит, за которым скрывается вызывающее глубокую симпатию сердце, жаждущее истины, благодати и спасения».
Возможно, что именно это и вычитал у Шопенгауэра, русский поэт признавался: «Шопенгауэр для меня не только последняя крупная филосовская ступень, это для меня откровение, возможный человеческий ответ на те умственные вопросы, которые сами собой возникают в душе каждого».
Один из мучительнейших вопросов бытия — смерть. Ее Фет воспринимал почти по-шопенгауэровски:
Еще ты каждый миг моей покорна воле,
Ты тень у ног моих, безличный призрак ты;
Покуда я дышу — ты мысль моя, не боле,
Игрушка шаткая тоскующей мечты.
Или другие строки. Подчиняясь общим законам мировой воли:
Покорны солнечным лучам,
Так сходят корни в глубь могилы
И там у смерти ищут силы
Бежать навстречу вешним дням.
Вечное коловращение природы. И вот уже Фету пишет удивительное письмо Лев Толстой, не начинающий писатель, a уже автор «Войны и мира»: «Знаете ли, что для меня нынешнее лето? — На переходящий восторг перед Шопенгауэром и ряд духовных наслаждений, которых я никогда не испытывал. Я выписал все его сочинения и читаю, и читаю … теперь я уверен, что Шопенгауэр гениальнейший из людей… Я начал переводить его. Не возьметесь ли и вы за перевод его? Мы бы издали вместе».
