Владимир Семенович свое безвыходное положение оценивал так «Мне ничего не осталось, кроме пули в лоб!..» (Из воспоминаний Барбары Немчек).
Из интервью Оксаны:
— Ты наблюдала влияние наркотиков на стимуляцию творчества?
— Он просто лучше себя чувствовал. Вот он сидит, абсолютно никакой, ему плохо, но делает укол и — нормальный, живет полноценной жизнью. Он так хотел соскочить с иглы. «Я так от этого устал», — говорил. Отчего он умер? Он хотел соскочить, а легально нельзя было лечиться. Людей, которые ему доставали наркотики, он подставить не мог. Он и в Италии лежал, и во Франции. Не получилось. У него даже был план уехать со мной на прииски, к Вадиму Туманову в домик Какой бы, я думаю, это был ужас: Володя со мной в тайге, со своей ломкой, и, если бы он умер там, я не знаю, что было бы. Кошмар.
«В Калининграде мы свели дозу до одной ампулы. Не хватало. Володя мне говорил: «Я покончу с собой! Я выброшусь из окна!»,— вспоминал Николай Тамразов. — Но нашлась женщина по имени Марина, из Ленинграда. У нее муж работал врачом. «Могу помочь!..»
Кстати, Марина попросила мужа осмотреть Высоцкого. «В таком состоянии человек не то что выступать, жить не может! Живой мертвец!» К такому выводу приходили и другие врачи. Янклович в марте 80-го не посчитал нужным скрывать от друга, что, по мнению одного из них, жить ему осталось не более двух месяцев. По прошествии срока Владимир Семенович посмеивался: «Ну что? Где же ваши врачи?!» (По воспоминаниям Игоря Шевцова, в беседе с ним поэт презрительно отзывался о «своих» врачах: «Советы их один другого стоят! Они же не лечат меня, падлы, а только — чтоб потом сказать: «Я лечил Высоцкого»).
Близкие друзья Владимира Семеновича (Шемякин, Володарский и другие) рассказывали, как тот же Валерий Янклович, главный поставщик «лекарства» поэту, издевался над ним. Он и ему подобные кормились за счет Высоцкого. И когда тот во время жуткой ломки ползал перед Янкловичем на коленях, выпрашивая хотя бы «один укольчик», циничный наркодилер говорил: «Вот отработаешь концерт, тогда...»
В Америке Валера получил бы за подобные фокусы лет 150 тюрьмы. В России же его, не дай Бог, ретивые поклонники поэта когда-нибудь просто замочат!.. Ну, это — так, к слову...
А вот еще про Валерия Павловича. Марк Цыбульский на Интернет-форуме недвусмысленно заявил следующее: «Янклович — это человек, который вел ВВ к могиле под руки. Но он не чувствует себя виноватым, он дает интервью уже 30 лет после смерти «друга»...»
...Одна из последних попыток «соскочить с иглы» предпринята поэтом при содействии Марины Влади. ВВ прошел специализированный курс лечения в Париже в клинике Шарантон во второй декаде мая 1980 года. Безрезультатно...
С приближением Олимпиады все столичные больницы и аптеки были взяты под строжайший контроль. Высоцкий вынужден был вернуться к алкоголю. Он литрами употреблял водку и шампанское. «Почему были эти жуткие последние запои? Да потому, что никто не мог достать лекарства», — считает Оксана Ярмольник
Самый последний запой был, похоже, с Промокашкой из «Места встречи...» — актером Театра на Таганке Иваном Бортником— 22 июля 1980 года. Когда у Высоцкого не хватало «лекарства», он угрожал друзьям: «Ах, вы так! Тогда я поеду к Ваньке. Если у него есть, он всегда даст».
В тот последний загул Оксана выдвинула требование: «Все! Я ухожу! Или пусть он уйдет!» Высоцкий не любил, когда им командуют женщины: «Нет, останьтесь оба! Если ты уйдешь, я выброшусь с балкона!»
Попытки самоубийства в последние дни жизни Высоцкого, по мнению Оксаны, «были элементарным издевательством над ближними». Но в данном случае все могло закончиться трагедией. «Я оделась, выскочила на улицу. Смотрю: Володя висит на руках, держится за прутья решетки, — рассказывала она. — Бегом взбежала на 8-й этаж С трудом вместе с Бортником мы втащили Володю на балкон».
22 июля Высоцкий обнадеживал Янкловича: «Дозу уменьшил, чувствую себя лучше. Уже выхожу...» Позвонил Марине в Париж: «Я завязал, у меня билет и виза на двадцать девятое. Ты меня примешь?» — «Приезжай. Ты же знаешь, я всегда тебя жду». — «Спасибо, любимая...» А вечером 23 июля в реанимационном отделении НИИ им. Склифосовского появились Валерий Янклович и Анатолий Федотов и попросили дозу хлоралгидрата...
— Это такой седативный — успокаивающий, расслабляющий — препарат, довольно токсичный, — объяснял врач Станислав Щербаков журналисту Валерию Перевозчикову. — Когда мы с Леней Сульповаром узнали, в каких дозах и в каких смесях хлорадгидрат будет применяться, мы встали на дыбы! Решили сами поехать на Малую Грузинскую.
Высоцкий был в асфиксии — Федотов накачал его большими дозами всяких седативов. Он лежал практически без рефлексов. У него уже заваливался язык! То есть он сам мог себя задушить. Мы с Леней придали ему положение, которое и положено наркотизированному больному, рефлексы чуть- чуть появились.
Сульповар с Щербаковым тут же подняли вопрос о немедленной госпитализации. Но забрать к себе, в Склифосовского, они не могли. К Владимиру Высоцкому там относились негативно. К тому же совсем недавно несколько сотрудников Склифа угодило за решетку по «наркоманному делу» (за воровство и сбыт наркосодержащих медпрепаратов). Федотов категорически возражал против госпитализации, утверждал, что справится сам. Постановили: госпитализировать 2 5-го: в следующее дежурство Сульповара с Щербаковым. Оксана Ярмольник считает, что они просто испугались ответственности. Не дай Бог, Высоцкий умер бы у них в отделении!
24 июля оказалось последним днем жизни Владимира Высоцкого. Он по-прежнему стонал, метался по комнате, куда-то рвался... Очевидцы утверждают: находился практически в полубессознательном состоянии. И вдруг подходит к Янкловичу: «Ты знаешь, я сегодня умру!» — «Как тебе не стыдно! Посмотри, сколько людей вокруг тебя вертится. У всех силы уже на исходе. Приляг лучше». То же самое вскоре Владимир Семенович скажет и Оксане: «Пойди, приляг». Похоже, это были его последние слова в жизни. После которых он заснул и не проснулся...
«Личный врач» Владимира Высоцкого Анатолий Федотов, который был рядом с поэтом в его квартире в ночь смерти последнего, вспоминал: «24 июля я работал... Часов в восемь вечера заскочил на Малую Грузинскую (домой к Высоцкому). Ему было очень плохо, он метался по комнатам. Стонал, хватался за сердце. Вот тогда при мне он сказал Нине Максимовне: «Мама, я сегодня умру...» Я уехал по неотложным делам на некоторое время. Где-то после двенадцати звонит Валера Янклович: «Толя, приезжай, побудь с Володей. Мне надо побриться, отдохнуть». Я приехал. Он метался по квартире. Стонал. Эта ночь была для него очень тяжелой. Володя попросил выпить. Я, честно говоря, тоже с ним рюмку «засадил»... Я сделал укол снотворного. Он все маялся. Потом затих. Он уснул на маленькой тахте, которая тогда стояла в большой комнате. А я был со смены — уставший, измотанный. Прилег и уснул — наверное, часа в три. Проснулся от какой-то зловещей тишины — как будто меня кто-то дернул. И к Володе! Зрачки расширены, реакции на свет нет. Я давай дышать, а губы уже холодные. Уже чувствовался сладковатый запах... Холодный, только поясница была теплой... Поздно. Между тремя и половиной пятого наступила остановка сердца на фоне инфаркта. Судя по клинике — был острый инфаркт миокарда. А когда точно остановилось сердце — трудно сказать... Вызвал реанимацию, хотя было ясно, что ничего сделать нельзя. Вызвал для успокоения совести. Позвонил в милицию, чтобы потом не было слухов о насильственной смерти. Смог бы я ему помочь? Трудно сказать, но я бы постарался сделать все. До сих пор не могу себе простить, что заснул тогда... Прозевал, наверное, минут сорок...»
